Повесть об отроке Зуеве

— А спроси, что ел? — настаивал остяк. — Я скажу:

— Чем ты сыт был, что ты ел?
— Ел дичину, мертвечину, разну ягоду.

— Нескладные слова, — поморщился Шумский. — Размеру нет. Да ладно, что с тебя взять. Пугай, пугай, мы пуганые.

Вану уважительно смотрел на старика. Видно, большой начальник. Большой ясак будет собирать.

И Шумский точно догадался, о чем думает остяк. Приосанился.

— Пойми, дурная башка, — сказал он, — не ясак идем собирать.

— А чего собирать будете?

— Натуральные сведения: какая где погода, какие где люди живут, чем питаются, какие ведут промыслы. Нам все лыко в строку. Вот даже сколько верст от Тобольска до Березова, а то и до самого Ледяного моря, — все знать надо.

— Понял, Вану Тундрыч? — подмигнул Ерофеев.

Шумский раскраснелся, баловался с бородой. То подкидывал ее, веселясь, то плотно прибивал к животу. И борода, такая домашняя, такая дрессированная, слушалась хозяина.

— Русский человек холода не боится, не при-ни-ма-ет. — Язык плохо слушался Ерофеева. — Возьми меня. Я на Каспии разбойничал, а тундра эта мне… тьфу.

Остяк заученно твердил:

— Тундра самоеда любит, казака не любит.

— Чудак, какие мы казаки? — укорил остяка Шумский. — Мы по другой части.

— Все одно: казак не казак, нада собирать ясак.

— Наш ясак — знаешь что?

— Оленья шкура — ясак, соболь — ясак, — добросовестно стал перечислять Вану, — моржовый клык — ясак. Я тебе ружье, ты мне рыба. Ты мне водка — я тебе сто белок.

Дверь отворилась — на приступке, потирая руки от стужи, стоял Зуев. Он сразу увидел всю честную компанию.

— Ты мне холстина — я тебе бобра, — продолжал Вану.

— Ни бобра ты не понимаешь! — воскликнул Ерофеев. — А-а-а. Наш воевода. Садись, Василий. Водки по малолетству не пьешь, а рыбного супу отведай.

Зуев размотал шарф, скинул малахай, расстегнул полушубок.

— Веселитесь, судари?

Шумский положил руку на плечо Зуева.

— Вася, не попрекай. В дороге того баловства не будет.

Вану гортанно, желая привлечь к себе внимание, вскрикнул:

— Где ты был, где ходил?
— По ручьям, по лесам, по болотам…

— Это еще кто? — спросил Вася.

— Вану я.

— Вану Тундрыч! — поднял палец Ерофеев.

— Воевода, бери с собой, — опять заныл остяк. — Вану хороший проводник.

Зуев неторопливо налил из котелка в миску рыбного супа.

— И голоден, и прозяб…

— Губернатор прочь не погнал? — спросил Шумский.

— Это ж кого — прочь? — вдруг загордился Зуев. — Академии представителя? — Он поднял голову, молодецкие кулаки уставил в боки. — Кому благоволено чинить беспрепятственный пропуск?

— Ах шутник, — полюбовался Шумский игривым крестником. — Ты, Василий, дело докладывай…

— А дело такое: выдать ученой команде все потребное — теплых шуб, лошадей, сала… И протчего, и протчего. Стражу еще предлагал…

Ерофей взвился:

— Какая стража? Я не стража? Эдак обижать человека. — Он опустил голову на стол, захрапел.

— Хр, хр, хр! — передразнил Ерофеева остяк.

— Ты откуда такой взялся? — повернулся к нему Вася.

— А слышал бы, как еще лопочет по-ихнему, по-самоедски, — сказал Шумский.

— Бери, воевода. У меня глаз острый. Денежек много не прошу. За денежки оленей куплю, юрту построю. Я сегодня в город поеду, вина куплю, тому дам, этому дам. Нет, никому не дам. Весело будет Вану.

— Ох и весел же ты! — Вася прихлебывал суп, улыбался: — Ваня, значит?

— Вану я. Когда забрался на сук, сук сломался. И назвали Вану, а по-русски — сук. Нога у Вану быстрая, глаз острый.

Остяк вытащил из голенища мехового сапога кинжал. Отвел руку, скосил глаз. Едва заметно дернул плечом — кинжал вонзился в щель бревенчатой стены. Острие глубоко вошло в дерево. Из другого сапога остяк вынул нож с костяной ручкой. Подкинул нож на ладони, зажал его большим и указательным пальцами. Нож, словно выстреленный, касание в касание, вошел в щель рядом с кинжалом.

Вану положил в рот зеленого табаку. Глаза его увлажнились от удовольствия.

— Вану соболя и белку бьет в глаз, снимет шкурку, купцу продаст, спать ляжет, сон приснится Вану про медведя. Поедет Вану на нартах, пустит оленю из хвоста кровь. А-а-а-а-а. Встретит Вану казака: «Казак, казак, давай водка за соболя» — казак даст водка. И песни станет петь. Вану разные песни знает.

Зуев доел уху, выпил квасу, размягчился.

— А что, Вану, делаешь в Тобольске?

— Чего делаю — живу. Хожу по тундре с купцом за белкой, за соболем. Кожи мочу. Не хочу кожи мочить… — Скорчил кислую рожу, плюнул: — Не люблю купца. Хочу вольна жить. Жениться.

— Чего ж не убежишь к своим?

— Крест на мне — вот. — Вану выпростал из горловины малицы серебристый крестик. — Я крестик целовал, не могу к своим пойти. У них бога нет. У них идол.

— Торым?

— И Торым тоже. Хочу чесна — крещеный примет крещеного. Выкупи меня, воевода. Я тундра знаю.

Вану зажмурил глаза.

— Гляди, плачет, — пожалел остяка Шумский. — Выкупи его, Василий.

— Да отдаст ли купчина?

— Дай пять рублей, воевода!

Зуев убрал светлую прядь со лба.

— Волос убрал — лоб широкий, — обрадовался Вану. — Ум есть. А ум есть — выкупишь.

— Ну и хитер ты, остяк.