Повесть об Атлантиде

— …Сотни на две… Я же ничего… А что ударил, — извини.

Севка наклонил голову и стал грести еще быстрее. Берег был уже близко. Степан приподнялся на руках.

— Не знал я, что ты такой, — сказал он, морщась. — Я ведь все равно что раненый… Мне… может… не ходить больше… А ты — предатель. Не смогли честно. Значит, — так?

Севка покраснел и бросил весла.

— А кто самолов ставил? Мы!? — крикнул он. — А сетка?!. Незаконная!.. А я — предатель? — Севка подтянул ветку и рывком перевернул ее. Самолов плюхнулся в воду и пошел на дно. Из-под борта вынырнула окровавленная, но еще живая стерлядь. Она слабо виляла хвостом, пытаясь уйти в глубину. — На! — крикнул Севка. — Сам ты предатель!

Мы подошли к берегу. Перевернутая ветка тащилась сзади.

Севка выпрыгнул из лодки и, не оглядываясь, пошел прочь.

Степан уехал от нас, как только вышел из больницы.

* * *

Письмо отца лежит передо мной. Я засовываю его в карман и бегу на улицу. Я втискиваюсь в телефонную будку и долго уговариваю коменданта вызвать Севку с третьего этажа, комната тридцать девять.

— Севка! — ору я в трубку. — Ура! Дом обвалился!

— Ты спятил? Или ты уже сдал экзамен? — спрашивает Севка.

— Нет, — кричу я, — просто мне очень хочется съездить домой! Поедем?

— Летом можно, — говорит Севка.

— Приходи, есть интересное письмо.

— Лучше ты… — говорит Севка. — Мне некогда.

Я швыряю трубку на рычаг и бегу к остановке.

Ферзь

Сначала мы сидели рядом. Вернее, сидел я, а мальчишки, встав коленками на скамью, смотрели, как мечутся в железной яме потные шатуны.

Потом, усевшись, они драматическим шепотом говорили о язях, которые до Канева берут на пареный горох, а ниже — хоть обрежь! — на кукурузное тесто. В их словах была такая убежденность, что я совершенно ясно представил себе подводную стенку, перегородившую Днепр напротив Канева. По обеим сторонам стенки толклись заговоренные язи.

Я молчал и слушал.

Так я узнал, что на левом берегу Днепра осколков от снарядов и сейчас столько, что если пошарить хорошенько, то можно построить машин на целую МТС. Недавно «один» нашел исправный автомат, сначала пострелял, а потом уже сдал в милицию. А под Каневом местные жители до сих пор глушат рыбу немецким толом. Но когда такую же штуку проделал дачник, они возмутились и отвели его к председателю сельсовета. Дачник заплатил пятьдесят рублей и был доволен: мог получить пять лет!

Мальчишки ехали в Канев к какой-то бабке Алёне. С именем «Алёна» у меня всегда связывалось представление о девочке, золотистой, как подсолнух, длинноногой и звонкой. А тут — бабка! Да еще я подслушал, что бабка «никого не обязана кормить задаром», и тот из мальчишек, кому она не была бабкой, везет с собой двадцать рублей денег.

Видно, хорошо дружили эти мальчишки: ведь только старые друзья могут придумать такое — поменяться мешками с едой.

Ревниво поглядывая друг на друга, они развязали свертки и долго хохотали, когда обнаружили, что обоим матери завернули картофельные котлеты. Они съели половину, а остатки выбросили за борт — чайкам.

— Коля, — сказал один, — давай купим лимонаду: у меня тридцать копеек есть.

— А мне мамка сказала: не менять.

— Менять нельзя, — подтвердил второй. — Разменяешь — уплывут. Да у меня хватит. — Он побежал к буфету, но скоро вернулся. — За бутылку берут. Шесть копеек не хватает.

Конечно, после этого лимонаду захотелось еще больше.

— Знаешь, Колька, давай твою десятку разменяем. Потом бутылку сдадим и доложим. А бабке скажем, что тебе мелкими дали. Все равно — десятка.

Коля вздохнул и сунул руку за пазуху. Он пошарил с одной стороны, с другой: Над сдвинувшимися бровями вдруг заблестели капельки пота. Он растерянно посмотрел на меня, словно спрашивая: «Ну как же это?!» — затем похлопал ладонями по груди и принялся шарить во всех карманах. Потом расстегнул куртку, и я увидел цветастый ситцевый кармашек, пришитый к подкладке голубой ниткой; Над кармашком торчала большая расстегнутая булавка.

— Колька, потерял, что ли?

— Н-не знаю… Ты не брал?

— Честное слово! Разве я не понимаю, что это не шутки!

Мальчики принялись выворачивать карманы, искали за подкладкой, перетряхивали мешки. Конечно, они понимали, что чудес не бывает, но искали долго и настойчиво.

— Кончай, чего уж там, — сказал Коля. — Мама сама положила. Вот и булавка тут…

— Давай еще посмотрим. Может, ты переложил и забыл. Бывает так.

— Нет, Вовка, ничего я не забыл. Это когда мы у. пристани на канате кувыркались… Выпало — и всё.

— А может, украли?

— Да… Как же… воровать у меня. Сам потерял.

— А знаешь, Колька, давай все равно поедем! Думаешь, нужны ей твои деньги? Она просто так сказала.

— Никуда я не поеду. Ты ей внук, а я кто? Вот доедем до Ходорова, сойду. Муж там у моей тетки — шофер, в Киев ездит. Отвезет. А что мне дома будет… Знаешь ведь…

Мальчишки притихли и долго сидели молча.

Пароход подошел к пристани, тиснул бортом занозистый бок причала и закачался на своей же волне.

Несколько нетерпеливых пассажиров прыгнули на пристань, не дожидаясь, пока спустят трап.

— Тю!.. Граждане! Поимейте совесть! — крикнул матрос. — От морока! Як бешеные!