Повесть о Великом мире

Младший военачальник Кан и не подумал отказываться. Он встал рядом со своим соперником, поднял рукав, обнажив белоснежную кожу, поднял и вновь опустил лук. Немного погодя, всё в нём, начиная с крепкой фигуры, мастерски выпущенной стрелы, звона тетивы, вида согнутого лука и всех пяти добродетелей лучной стрельбы было преисполнено мощью. Ни на один сун не отклоняясь от точки прицеливания, он в пять приёмов выпустил десять стрел. То Рёкё не сдержал восхищения, спустился к нему и протянул руку. Он провёл со стрелком несколько часов в пиршественном зале и одарил самыми разными подарками.

В двадцать шестой день третьей луны того же года, когда император Энги[932] ещё восседал в Весеннем дворце Тогу, он призвал к себе младшего военачальника Кан и молвил ему:

— Кажется, китайский поэт Ли Цяо[933] за одну ночь сложил сто стихов. Разве ты не сравнишься с ним своим талантом? Так сложи в присутствии императора за один час десять стихов! — и предложил для них десять тем.

Младший военачальник Кан сложил десять стихов за полчаса.

Когда провожаешь весну,

Не используешь лодку или телегу.

Только с последней камышевкой

Да цветами опавшими

расстаёшься.

Если вешний огонь

Знает сердце разлуки моей,

Нынче ночью ночлегом

дорожным

Станет дом стихотворный.

Такие стихи о конце весны вместились в стихотворение из десяти строф по десять слогов.

Не было недостатка в восхвалении его талантов, его человеколюбия и справедливости, кои соединились в единое целое. Государь возвратился к добродетелям трёх монархов и пяти императоров[934], вселенная управлялась ровно, как при Чжоу-гуне[935] и Кун-цзы[936], — и всё это благодаря младшему военачальнику Кан. Так безмерно восхищался им государь, поэтому в шестую луну девятого года правления под девизом Канхэй[937] он поднялся от должности советника среднего ранга до старшего советника, а вскоре стал старшим военачальником.

В десятую луну того же года, после того, как император Энги изволил занять свой престол[938], все дела государственного управления вершил старший военачальник ближней дворцовой охраны. И регент, и высшие сановники не могли с ним сравниться. Во вторую луну второго года правления под девизом Сётай[939] он стал министром-старшим военачальником.

В это время министр по прозванию Хонъин[940], потомок в девятом колене обладателя Большого тканого венца[941], сын его милости Сёсэн[942], старший брат императрицы, стал дядей императора Мураками[943]. Его дом называли домом канцлеров[944], называли домом высокочтимым. Во всяком случае, он считал, что человека, равного ему, нет. А поскольку в чинах, титулах и наградах министр Кан превзошёл его[945], Токихира не знал покоя от негодования. Тайно договорившись с его милостью Хикару[946], его милостью Садакуни[947] и Суганэ-но-асон[948] он вызвал старшего чиновника Ведомства светлого и тёмного начала, и в восьми сторонах императорского дворца они закопали кукол и вознесли молитвы богам Но хотя они и прокляли министра Кан, бедствия на него они не навлекли, потому что сами в душе не следовали по Пути Неба. Поэтому они решились на преступление, оклеветав его. Время от времени министр Хонъин стал говорить государю, что помощник Первого министра Кан при управлении Поднебесной своекорыстен, является зловредным вассалом, который наносит народу вред, горестей народных не знает, а своим принципом сделал несправедливость. Жаль, что по этой причине император стал думать, что Кан вносит в мир беспорядок, вредит народу, что он — зловредный вассал, а не верноподданный, которого можно увещевать воздерживаться от зла.

Можно согласиться со словами: «Кто это знает: искусство лжи подобно язычку у флейты. Он побуждает господина нос зажимать, а господин не зажимает. Господин может разделить мужа и жену как западную звезду с восточной. Господин просит — это пчела отнимает, а господин не отнимает. Из-за господина матери и сыновья становятся шакалами и волками»[949]. Даже те, которые всегда должны быть в согласии, муж и жена, отец и сын, отдаляются друг от друга из-за лжи клеветника. Тем более, это бывает между господином и подданным.

В конце концов, в двадцатый день первой луны четвёртого года правления под девизом Сётай было решено, что помощник Первого министра Кан следует сослать на Цукуси заместителем начальника Дадзайфу[950]. Перемена была невыносимо горькой. О своём безмерном горе он рассказал в стихотворении, которое послал в павильон Тэйдзиин[951].

Несёт как мусор

По воде меня.

Стань же запрудою,

Мой государь, —

Здесь задержи меня!