Повесть о Великой стене

Свита, оживленно беседуя, заполнила мостки. Один щеголь привел с собой ручную обезьянку, которая держала его за палец и беспрерывно визжала от страха и любопытства. Река покрылась лодками, и рабы, прыгая с них, ныряли в воду, отыскивая сосуды. Подъехали сановники в двуколках под огромными зонтами. Над людским сборищем кружили птицы, и солнце сверкало, тысячекратно отражаясь в растревоженных волнах.

Канат захлестнул ножку сосуда и натянулся. С мерными возгласами подтягивали его с лесов, направляли с лодок. Над водой показался черный, как лак, острый край ножки сосуда. Она медленно поднималась вверх. Уже можно было на ней рассмотреть дивный узор, полный непонятного значения. Вода плеснула сильней, показалось дно котла. Поднимался котел с отлитой на нем рельефной картой.

— Смотрите, это Юнчжоу! — вскрикнул кто-то. — Видите кусок Желтой реки и долину Вэй?

Сосуд, подымаясь толчками, уже висел в воздухе, кольца ручек бились о закраины, и вдруг произошло нечто страшное.

Из воды высунулась чудовищная морда, разверзлась длинная пасть, обнажив зубы, острые, как кинжалы, и мгновенно пасть защелкнулась, перерезав канат.

Сосуд Великого Юя обрушился в реку, подняв столб воды, люди, тянувшие сразу ослабший канат, опрокинулись навзничь, и речное чудовище исчезло так же внезапно, как появилось.

До вечера ныряли рабы, отыскивая сосуды, но они исчезли, как будто, пробив своей тяжестью дно реки, навеки скрылись в подводной пещере.

Уже стемнело, когда Ли Сы, высший сановник империи, осмелился доложить Ши Хуанди о случившемся.

— Зто дурной знак! — мрачно сказал император. — Кто владеет сосудами Юя, владеет Поднебесной. Боги не пожелали, чтобы они дались мне в руки.

— Государь! Это хороший знак, — возразил Ли Сы: — прошлое погребено в глубине вод, с вами начинается новая жизнь страны.

— Да, это так! — воскликнул император. — До меня не было ничего! Смуты, войны и разорение. О, если бы я мог жить вечно, как разукрасил бы я мою прекрасную землю!

— И как осчастливили бы свой народ! — подхватил Ли Сы.

— Народ! — повторил Ши Хуанди. — Жалкие черви, годные лишь на то, чтобы исполнять мою волю. Но я! Я первый! Я Величественный! Не было подобного мне, и подножием мне — вся Поднебесная.

СЕДОЙ НИЩИЙ ЗАДАЕТ ВОПРОСЫ

Солнце еще не успело взойти, когда на крутом речном берегу показался человек. Он начал медленно спускаться вниз по неровной и узкой тропке, низко пригнувшись к земле, осторожно ставя ноги, цепляясь рукой за кустарник, можно бы сказать, почти на четвереньках. В другой руке он держал связанные три бамбуковые палки, веревочную сетку и вырезанную из сучка развилку. Очутившись внизу, он с облегчением вздохнул, выбрал приятное местечко в тени деревьев, посмотрел на небо и произнес:

— И цунь гуаньинь, и цунь цзинь! Чуточку времени — немножко золота! Без сомнения, приходится ждать удачи, когда рано покидаешь постель. Ранняя рыбка клюет червячка!

После этого он опустил сетку в мелкий заливчик и привязал ее к кусту, чтобы не унесло течением. Три палки он воткнул концами одна в другую, так что образовалось удилище. Порывшись за пазухой, достал намотанную на щепку леску с прикрепленным к ней крючком. Снова порылся в складках халата, вынул глиняный горшочек с червями, выбрал одного, длинного и тонкого, будто красная нитка, нацепил его на крючок и забросил удочку в реку, укрепив удилище на развилке, воткнутой в землю, чтобы не утомлять руки ее тяжестью. Вое это он сделал старательно и степенно, приговаривая:

— Мань гун чу цяо цзян — медлительная работа показывает умелого мастера.

Всё осмотрел, остался доволен, сел, скрестив ноги, перебирая в руках два круглых камушка и не сводя внимательного взгляда с поплавка из пестрых птичьих перышек.

Прошло несколько времени, и река уже порозовела. На дорожке, идущей низом, показался путник. Эту дорожку протоптали лодочники, которые из года в год брели по ней и волокли тяжелые лодки вверх по течению. Но этот путник не был похож на лодочника. Шел он к устью реки торопливой, неровной походкой, и спина была согнута не трудом, а словно ожиданием внезапного удара. Он был очень худ, будто тень сухого дерева, бос и едва прикрыт рваным куском красной ткани, побуревшей от времени и грязи. Сквозь дыры головной повязки торчали седые волосы. Он подошел к рыболову, быстро огляделся во все стороны, поклонился и проговорил:

— Позволит ли ваша милость, чтобы моя ничтожная особа отдохнула здесь? — и, не дожидаясь ответа, сел и вытянул ноги.

Рыболов поднял глаза и замер от страха — щека путника была изуродована печатью, которой клеймят преступников. Но еще страшнее был красный цвет его лохмотьев.