Повесть о царе Удаяне

Завоевав землю, победоносный царь ватсов возложил бремя царствования на Руманвата и Яугандхараяну и зажил счастливо в своей стране вместе с Васавадаттой и Падмавати. Восседая между двумя царицами, словно между богинями Успеха и Красоты, воспеваемый лучшими из поэтов, Удаяна снова и снова любовался восходом луны, чистой, как его слава, и пил крепкое вино, как выпил мужество своих врагов.

Вот шестая волна книги «Лаванака» в «Океане сказаний» великого поэта Сомадевы.

Третья книга по названию «Лаванака» окончена.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ Рождение Нараваханадатты

Как некогда напиток бессмертия возник из океана, взволнованного раскачиванием Мандары, так этот рассказ возник из уст Хары, взволнованного страстью к дочери благородного Гириндры. Те, кто без промедлений вкусят его сладости, избавятся от препятствий, добьются успеха и еще на земле по милости Бхавы достигнут сана богов.

Волна первая

Слава Устранителю препятствий! Когда он гулко хлопает ушами[520], от сотрясения раздвигаются высочайшие горы, и вся земля становится ему подвластной, словно он пролагает по ней дорогу побед.

Царь Удаяна, владыка ватсов, жил теперь в Каушамби и пожинал плоды своей победы над миром, над которым отныне распростерся лишь его один царский зонт. Доверив бремя забот о царстве Яугандхараяне и Руманвату, он безмятежно наслаждался счастьем и вкушал в обществе Васантаки одни только удовольствия. Играя на лютне, он любил слушать пение цариц Васавадатты и Падмавати. И звуки его лютни были настолько похожи на голоса поющих цариц, что лишь движения его пальцев выдавали его игру.

На крыше дворца, залитой белым лунным светом, будто собственной его славой, Удаяна пил льющееся рекой вино, словно это была гордыня его врагов. Прекрасные девушки подавали ему в золотых кувшинах ярко-красную брагу, как будто хотели совершить над ним обряд помазания на царство Бога любви. А обеим царицам подносил царь светло-розовое благоуханное вино, в котором искрились отражения их лиц, как бы отдавая им свое сердце. Он все смотрел — и никак не мог насмотреться — на их лица с изогнутыми бровями, пылающие страстью, но свободные от ревности и злобы. Пиршественная зала, уставленная кубками из горного хрусталя, полными вина, напоминала озеро, усеянное белыми лотосами, пламенеющими под лучами восходящего солнца.

А иногда со свитой охотников и с луком в руках царь отправлялся на охоту в лес, который, как и сам царь, был одет в темно-зеленый наряд. Своими стрелами он истреблял стада перепачканных в грязи кабанов, как солнце потоками своих лучей рассеивает непроглядную тьму. Когда он преследовал антилоп, их ужас воскрешал в памяти испуганные взоры Стран света[521], которые царь недавно завоевал. Когда же он убивал буйволов, земля, окрашенная их кровью, казалась полем красных лотосов, смиренно благодарящим царя за избавление от рогов этих диких животных. Но особенно радовался царь, когда его дротики через открытую пасть пронзали тела львов и они с громким ревом расставались с жизнью. И хотя в горных расселинах этого леса он прятал собак и на дорогах расставлял капканы, лучшим наслаждением для него было охотиться одному, полагаясь лишь на собственное оружие.

Посреди всех этих удовольствий, которым предавался царь, однажды, когда он пребывал в приемной зале, к нему пришел мудрец Нарада[522]. Тело мудреца излучало сияние, и Нарада, светоч небес, казался солнцем, спустившимся на землю из любви к великому царю и его роду. Царь почтительно встретил его, несколько раз поклонился ему в ноги, и довольный им Нарада чуть-чуть помедлил, а потом сказал: «Послушай, владыка ватсов, о чем я в немногих словах хочу тебе рассказать:

Рассказ о Панду[523]

Жил некогда царь по имени Панду — твой предок. И были у него, могущественного, как и у тебя, две красавицы-жены. Одну звали Кунти, а другую Мадри. Покорив всю землю, опоясанную океаном, Панду наслаждался счастьем, но однажды, не устояв перед соблазном охоты, отправился в лес. Там он пронзил стрелой аскета по имени Киндама, который в обличье оленя предавался любви со своей женой. Сбросив с себя обличье оленя, аскет с предсмертным хрипом в горле проклял Панду, в отчаянии отшвырнувшего лук: «За то, что ты по своему легкомыслию убил меня, когда я не ведал забот, тебе, как и мне, предстоит умереть в объятиях собственной жены».

В страхе перед проклятием аскета Панду отказался от погони за наслаждениями и вместе со своими женами ушел в тихую лесную обитель. Но однажды, под влиянием проклятия, он возжелал жены своей, Мадри, и тотчас же лишился жизни.