Повесть о суровом друге

- Ну и крепка ты, - сказал он и нежно взял ее за руку, - сто потов с меня сошло. Сапоги вдребезги...

- Ничего, - засмеялась Надя. - До свадьбы починишь.

- А когда будет наша свадьба?

- Когда рак свистнет. - Надя, играя, кинулась бежать. Но Петя догнал ее, и они закружились в вальсе.

После танцев все расселись по местам.

Дядя Митяй постучал карандашом по графину и, когда наступила тишина, оперся руками на стол и начал говорить:

- Дорогие товарищи! Разрешите поздравить вас с первой... годовщиной Октябрьской социалистической революции...

В зале бурно захлопали в ладоши. Дружный, радостный шум перешел в пение. Торжественно заиграла гармошка, все встали, сняли шапки и запели:

Никто не даст нам избавленья:
Ни бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.

До чего же хорошо пели: дружно, сурово и радостно. Я стоял у знамени, и, хотя дядя Митяй не велел шевелиться и моргать, я моргал и глотал слезы от волнения и какой-то непонятной жалости к самому себе.

Когда пение смолкло, все надели шапки и опустились на свои места. Дядя Митяй продолжал:

- Товарищи! В тяжелой обстановке отмечаем мы свой светлый праздник. Прошло только две недели, как мы изгнали немцев. Теперь другие интервенты сжимают нас в кольцо. На Дальнем Востоке высадились японские и американские войска. На Кавказе турки захватили Баку. На Черном море советский город Батум занят англичанами. Душитель рабочего класса военный министр Англии Черчилль не остановился на этом беззаконии. Он приказал своим войскам занять Архангельск. Там сейчас льется пролетарская кровь. На юге Одессу захватили французы. Из Сибири наступает «Верховный правитель России» генерал Колчак. На Украине орудуют Петлюра и Махно. Враги народа меньшевики и эсеры - ранили вождя мирового пролетариата товарища Ленина. У нас нет хлеба, нет угля, мало оружия, но мы не упали духом, нас миллионы!..

Я покосился на Ваську. Лицо у него было строгое, а от знамени, под которым он стоял, пахло порохом и видны были пробоины от пуль.

- На страх врагам, - продолжал дядя Митяй, - в голоде и лишениях мы празднуем первую годовщину великой революции и будем верить, что скоро мозолистая рабочая рука сотрет с лица земли всех врагов...

За входной дверью послышались шум, возня, крики. Потом дверь распахнулась с такой силой, что ударилась об стену. И тогда в зал не спеша вошли двое. Первый был в красивом синем полушубке, обшитом по краям белым мехом. Кривая шашка волочилась за ним по полу, за поясом торчали два нагана и граната. Я вгляделся и похолодел. По сизому носу я узнал в первом человеке старуху с базара. Второй дядька был тот самый, что подходил на базаре с плеткой. На нем был, как и тогда, желтый кожух и лохматая баранья шапка.

Неторопливо, вразвалку они прошли между рядами вперед.

Первый повернул голову к желтому кожуху и нарочито громко спросил:

- Грицько, а шо воны тут делають, оци люди?

Грицько стоял, опершись руками на саблю, и нагло разглядывал собравшихся. Он ответил таким же, нарочито громким и нахальным голосом:

- А це, батько, у них тут, мабуть, свадьба.

- Свадьба! - повторил первый. - А де же музыканты? Та и жениха я шось не бачу. - Он прищурил глаза и, указав плетью на дядю Митяя, стоявшего на сцене, спросил: - Ото не жених, случаем, га?

- Та ото ж вин и есть, - ответил другой бандит.

- А ну, гукай его сюда, бо я его погано бачу.

Дядя Митяй стукнул кулаком по столу и крикнул:

- Часовой, в чем дело? Зачем пустил этих скоморохов?

- Кого? Мене? - переспросил бандит. - Ах ты, кляча погана! Ты знаешь, хто я такой? Ты знаешь, что я батько Яблочко? А ну слазь! - И бандиты вынули наганы.

Люди вскочили с мест. Красноармейцы схватились за винтовки. Дядя Митяй прыгнул со сцены в зал. Васька шмыгнул в сторону, шепнув мне: «Стереги знамена». Я заметил, как он юркнул в толпу, потом очутился возле двери и накинул длинный железный крюк, закрыв дверь.

- Долой Советську власть! Долой коммунию! - крикнул батько Яблочко и выстрелил в дядю Митяя. - Хлопцы, робы грязь! - кричал он, стреляя без разбора в толпу. - Отнимай оружие, гукай наших с вулыци!

- Товарищи, спокойствие! - призывал дядя Митяй, пробираясь вперед.

Бандитов смяли.

На улице слышались выстрелы. В окнах зазвенели выбитые стекла, засвистели пули. В дверь, ругаясь, били прикладами и кричали:

- Батько! Що там за лихо? Открой двери!

Я вспомнил приказ Васьки - беречь знамена, схватил одно, сорвал с древка. То же самое я сделал с другим флагом и спрятался в суфлерскую будку.

В зале шла борьба, упала со стены лампа, трещали стулья. Кто-то закричал: «Пожар!» Я сидел в будке, прижав к груди полотнища знамен.

Не знаю, долго ли продолжалась потасовка в клубе, только выстрелы постепенно стали удаляться. В зале слышались тихие стоны, шаги и одинокие голоса людей, гасивших пожар.

Потом совсем стало тихо.

Я вылез из будки. Всюду было темно. Натыкаясь на поломанную мебель, я ощупью нашел дверь и вышел на улицу. Вьюга стихла, где-то далеко слышались одиночные выстрелы.