Повесть о школяре Иве

Долго в этот день оставался рыцарь Жоффруа в замке, обсуждая дальнейшие меры, необходимые для приготовления к войне: какие и сколько отрядов должны быть собраны; сколько потребуется на это средств; кто будет их собирать и хранить (он может эго взять на себя). Скоро осень, за ней зима — ненастье, холод, грязь. Ну что ж, вот за это время и подготовить все. Излишняя торопливость тоже может преждевременно выдать замысел. А начинать весной, но не раньше апреля: ранней весной завязнут в грязи и люди и обозы. Но надо соблюдать тайну. Пожалуй, собираться так часто здесь, в замке, не следует. Времени не терять и тотчас приниматься за сколачивание отрядов и сбор оружия.

— Об оружии я позабочусь, — сказал рыцарь Жоффруа. — У меня есть в Париже один оружейник, верный человек. И отлично смастерит, и доставит так, что сам дьявол не заметит. Я с ним не раз имел дело. Честнейший парень!

— И тайна. Строжайшая тайна. За нарушение ее — смерть! — заключила Агнесса д’Орбильи разговор, длившийся до самого вечера.

В этот день рыцарю Жоффруа (что рыцарю — даже его оруженосцу) были предложены лучшие кушанья и лучшие вина. На прощание ему был подарен кошель, туго набитый золотыми денье.

Агнесса д’Орбильи была довольна: по–видимому, все задуманное начинает налаживаться. Но она не столь легкомысленна, чтобы предаться беспечной радости. Надо еще многое обдумать, рассчитать, уберечь себя от возможных оплошностей. И тут же подумала: «Рыцари, король — это еще не все. А клирики? А «Божий мир»?[92] Вот они с Жоффруа и упустили это из виду! Разве это не непростительная оплошность, которую надо немедленно исправить? И гонец Агнессы д’Орбильи поскакал в город во дворец епископа.

А пока что владелица замка окружила себя гадальщицами, слывшими по деревням колдуньями; одна разгадывала сны, другая гадала по крику петуха и совы, по полету вороны. Часто беседовала наедине со своим капелланом И духовником[93], отцом Гильбертом, расспрашивала про епископа, про его жизнь и привычки. Верная дочь церкви, она привержена ее служителям…

Летят на юг стаи перелетных птиц. Все чаще слышно завывание ветра в каминах. Холодом тянет из окон. Выйдешь на стену, охватит пронизывающей сыростью. Холмы, леса — все окрест утонуло в непроницаемом белесам тумане. Моросит дождь. Наступили темные, осенние дни.

Каждый день в парадном зале топят камин, зажигают факелы. Агнесса д’Орбильи со своими приближенными сидит у камина. Слушает рассказы паломников, побывавших и в великом паломничестве — в Иерусалиме у гроба господня, в Риме, в Компостелле, и в малом — у гробниц святых своей страны.

Приезжали (теперь только изредка) рыцари со своими женами. Однажды явился рыцарь Рауль и заявил, что привез с собою чудесного певца и забавника, бывшего менестреля рыцаря Ожье де ла Тура — жонглера Госелена, который, он уверен, развлечет благородную даму и ее гостей. Агнесса д’Орбильи милостиво разрешила ввести жонглера в зал.

Если бы школяр Ив увидел Госелена, он изумился бы. За короткое время службы у барона де Понфора жонглер приобрел медлительную поступь и торжественную осанку, от прежней вертлявости не осталось и следа. Фигура его располнела, лицо из продолговатого стало круглым и взгляд ранее бегающих глаз стал надменно спокойным. Все произошло так, как происходит с людьми, обиженными судьбой, голодными, холодными и внезапно попавшими в тепло и на хорошее содержание, с людьми, весь смысл жизни которых сводится к мягкой постели, к жирному куску и легкой работе. Добротное блио с вышитым на груди желтым леопардом на голубом фоне, круглая шапочка с фазаньим пером, полубашмаки из мягкой кожи довершали общее впечатление благополучия. Куда девалась угодливая почтительность его поклонов! Их заменила самодовольная снисходительность. А сам поклон походил скорее на простой кивок. Как же иначе? Госелен теперь не жалкий бродячий жонглер, а менестрель барона де Понфора. Пусть барон мертв — его менестрель жив, у него своя лошадь, свой слуга, пожалованные сеньором, и даже левретка Клошэт, всеми брошенная и подобранная им из жалости. Попадись теперь трувер, прогнавший его, он показал бы ему!