Повесть о Сергее Непейцыне

— Дядюшка везде был — в Америку два раза плавал и на тетке Генриетте в Ливорне женился, несмотря что она англичанка природная, — отрапортовал Левшин с таким удовольствием, словно сам объехал пол земного шара. — И хотя контрадмирал и полного адмирала сын, никакой в нем фанаберии нет, правда, Вася? Вот начнете выходить, я вас представлю…

Сергей поднялся с постели уже в сентябре. Снова великим удовольствием показалась возможность сидеть у окна. Дни стали не такие жаркие — чувствовалось приближение осени.

Вести с войны были радостные: Суворов разбил турок на реке Рымнике, Екатеринославская армия взяла Гаджибей, Аккерман и двинулась к Бендерам. Так и война скоро кончится… Живы ли Костенецкий и Криштафович?

В середине сентября пришло письмо от Михайла Матвеевича. Главная квартира направлялась на зиму в Яссы, и там, на спокойной стоянке, ему обещали выправить наконец нужный Сергею аттестат. А пока послан приказ херсонскому коменданту выдать жалованье до конца года, как находящемуся на излечении.

Опять ждать? Конечно, можно ехать в Луки, жить у дяденьки, а потом, получав аттестат, двинуться в Петербург. Но сюда, по экстра-почте, аттестат дойдет, не затеряется, а туда?.. Риск немалый. Правильно Филя сказал «наша глухомань». А пропадет, так разве второй получишь? Конечно, противно тут жить. Вчера по Екатерининской прошествовал Леонтович. Можно с ним встретиться или с его дамами… Но бояться их, что ли? Раскланялся, и всё… Нет, лучше без встреч. И не потому, что дрогнет сердце при виде ее глаз, кудрей. Хороша, слов нет, но не дрогнет больше… Однако до чего удивительно, что Иванов все его помнит. Мало ли у него дел, кроме аттестата, надобного какому-то инвалидному подпоручику!

Наконец настал день, когда Саша Левшин повел Сергея представляться Мордвиновым. За крепостью, близко от верфи, под буханье копра и перестук топоров вошли в одноэтажный дом казенной архитектуры. Хозяева встретили Сергея приветливо. Убранство комнат было противоположно тому, что видел у Леонтовичей. На стенах, выкрашенных в светлые тона, висели английские гравюры с изображением кораблей или с сельскими сценами. Светлые занавески на окнах ложились прямыми складками. Мебель без резьбы и позолоты была обтянула репсом или кожей, покойна и удобна. Простое столовое серебро и фаянсовая посуда отлично подходили к немногочисленным, но обильным и вкусным кушаньям.

Сергей слышал, что Мордвинов, будучи старшим морским начальником в Херсоне, держит открытый стол для моряков, приезжающих в город по службе. Но в этот день, кроме хозяев, обедали только два адъютанта адмирала, Василий Прокофьич да Непейцын. За столом Мордвинов был равно любезен со всеми, но после десерта пригласил одного Сергея в кабинет. Они оказались в большой комнате, у стен которой стояли шкафы с книгами, а между ними висело несколько карт. Усадив Непейцына, адмирал сказал:

— Сим летом мы, моряки, собирались заменить деревянный крест на могиле лейтенанта Адрианопуло более долговечным памятником, но вы упредили нас. У меня на глазах покойный только сражался с отличным хладнокровием, вы же, верно, знали его ближе?..

Сергей рассказал о дружбе с Николой, начав с драки на горе и речи Мелиссино. Упомянул и о размене подарками, показал ольвийскую монету, которую носил с собой.

— Весьма сожалею, что жена моя не слушала вас, — сказал Мордвинов, когда Сергей смолк. — Мы с ней убеждены, что национальность есть малейшее из препятствий к дружбе между людьми… — Адмирал помолчал и вдруг, улыбнувшись, покачал головой.

— Что вы, ваше превосходительство? — спросил Сергей.

— Как не улыбнуться, когда Леонтович, может, именно с надгробия, поставленного другу, о котором, кажется, я же при нем упомянул, и начал фантазии о вашем богатстве? Его скупой душонке такой поступок был непонятен, если вы не Крез. Безвестному офицеру крест да еще и плиту?! Простите, что заговорил о столь щекотливой материи, но уверен — сей пустой человек и вам наболтал о моей дружбе или о чем подобном. На самом же деле он перестраивал портовые казармы, и я, зная его недобросовестность по ремонту мазанок, населенных пациентами Василия Прокофьича, требовал отчета в каждом шаге. Он же после доклада мучил меня болтовней, поверяя сначала виды на вас, а потом разочарования.

Кровь бросилась Сергею в лицо. Вот до чего дошло! Сделать его притчей во языцех! И он сказал:

— Поверьте, ваше превосходительство, я не подавал и малейшего повода считать меня не тем, что я есть.

— Даже из его собственных рассказов так именно выходило, — подтвердил адмирал. — Но я позволил себе затронуть сие, чтобы сказать, как мы с женой рады, что вы избегли вступления в такое семейство. То была бы ошибка, которая почти равна гибели… Более о сем речи уже не будет… А сейчас присоединимся к обществу и выпьем, по английскому обычаю, по рюмке портвейну. — И Мордвинов взял под руку поспешившего встать Сергея.