Повесть о рыжей девочке

Женя сидит на синем плюшевом табурете перед трехстворчатым зеркалом и замшевой щеточкой начищает ногти. И папа тут же. В кресле. Заложил ногу на ногу и читает газету.

И вдруг дверь разлетелась — Ева, выпачканная в грязи, ворвалась к ним.

— Папа, — кричит Ева, — папочка! Спасай Кривульку! Кривульку собачники увезли!

Женя выронила из рук замшевую щеточку. Оба во все глаза уставились на Еву.

— Ева, — воскликнул папа, — ты никак спятила с ума!

— Ева! — ужаснулась Женя. — На кого ты похожа!

— Ты мне ответь, — крикнул папа, — где ты вывалялась в грязи?

— Совсем, совсем испортила новенькое пальто, — проговорила Женя, — а платье, а чулки, а башмаки!

Ева взглянула на пальто, на платье, на чулки, на башмаки и расплакалась.

— Если бы ты пошел! — говорит Ева. — Если бы ты пошел к собачникам, тебе бы отдали.

— Так я и пошел! У меня, видите ли, богадельня для всякой дряни. Всякую дрянь я должен терпеть на своем дворе! И я терпел. Ты мне не можешь сказать, что я не терпел. Но чтобы я пошел выручать, — это уж слишком. Ей давно место в собачьем ящике. Еще взбесилась бы и перекусала бы нас всех!

— Ах, — воскликнула Женя, — она уже, наверное, бешеная! В собачьем ящике наверняка ее бешеные укусили. Это ужасно!

Ева повернулась и ушла.

Спустя немного времени папа заглянул в комнату к Еве. Ева сидит за столом и плачет, уткнув голову в руки.

Папа усмехнулся.

— Ты вчера ревела и сегодня опять ревешь, — сказал папа.

Ева вскочила вне себя и отшвырнула стул.

— Вы хуже чертей! — крикнула Ева папе. — Я убегу от вас и никогда, никогда не вернусь.

И кинулась в дверь мимо папы.

— Стой! — сказал лапа и схватил Еву за плечи. — Опять к своей вотячке задумала задать стрекача? Что я говорил, — как из гимназии приходишь, никуда за порог, ни шагу! Мне надоели твои дикие выходки! Я накажу тебя за дерзость.

Толкнул Еву в комнату, захлопнул дверь и запер дверь на ключ.

Ева сидит под замком. Стены давят, потолок давит. И не вырваться — прямо как в тюрьме. Только не хватает на окне железной решетки.

Долго сидела Ева не двигаясь. За окном спустились сумерки. Ева зажгла свет и подошла к двери. Послушала — тишина. Заглянула в скважину — темень. Осторожно подергала дверь — не подается. Отошла и снова села.

И вдруг представилась Еве Кривулька. Как наяву представилась. Страшный балахон вытаскивает Кривульку за шиворот из собачьего ящика. Кривулька скорчилась вся, лапки поджала, хвостик поджала, дрожит всем своим черным худеньким тельцем, мордочка оскалилась от ужаса.

Ева вскрикнула и кинулась к двери. Может быть, еще не поздно? Может быть, еще можно спасти Кривульку?

— Эй, — крикнула Ева, — отпирайте!

И задергала дверь. Никто не отвечает Еве. Что они, умерли все? Может быть, вор залез с террасы и всех передушил? Ева размахнулась и что было силы ударила кулаком в дверь и слушает. Вот хлопнула дверь папиного кабинета, кто-то прошел по гостиной. Должно быть, Женя в свою комнату прошла. А папа, верно, в кабинете. А Настя на кухне внизу. Все дома, ничего не случилось. И папа слышит, и Женя слышит, но никто не отвечает. Нарочно не хотят открыть дверь и не отворят, пока на самом деле Ева не спятит с ума. Ева кинулась к двери и начала с остервенением бить кулаками, плакать, кричать.

Никто не ответил, никто к двери не подошел…

Ева выбилась из сил. Кинулась на постель, захлебнулась слезами и затихла.

Ева спит. Сквозь сон она слышит, как пришли в столовую, как пили в столовой чай, как Женя жаловалась на кого-то папе. А потом опять все затихло.

Когда Ева проснулась, часы на соборе ударили два раза. Два часа ночи. За окном густая мгла. Все спят, а Ева не спит. Одетая, грязная, растрепанная, с распухшим от слез лицом, Ева лежит на скомканной постели. На столе под белым матовым колпаком горит лампа.

Вдруг шорох за дверью. Кто-то прижался к дверям. Слышно, как дышит. А потом чей-то голос прошептал в замочной скважине.

— Ева!..

Ева вздрогнула всем телом. Сорвалась с постели, подскочила одним прыжком к двери и губами прижалась к скважине.

— Настя! Это ты?

— Я, родненькая, я! Насилу дождалась, пока все уснут. Не плачь, моя ласточка, Кривульку можно достать. Степан бегал дознаваться. И дознался — можно выкупить за рубль.

— А разве ее не убили?

— Нет, нет! Три дня ожидают. Завтра чуть свет Степан пойдет за Кривулькой.

— Стой! Я денег дам. Может быть, мало рубль? Два дам. Десять.

— Рубль хватит.

Ева подбежала к столу и шепчет: «Спасение, спасение!»

Выдвинула ящик и из ящика выхватила копилку-свинью, в которую складывала бабушкины деньги.

Дурацкая копилка! Если бросишь в нее деньги, потом уже не достанешь назад. Не открывается. Можно только выбить дно. Ева размахнулась и швырнула копилку об угол стола. Дно с треском вылетело, и деньги раскатились по полу.

— Ева, — шепчет Настя за дверью, — как ты грохочешь! Ты всех разбудишь.

Ева ползает по полу, подбирает рубли, полтинники, гривенники. Сколько их, бабушкиных денег, накопилось на черный день! И вот черный день настал. Ева сует рубль под дверь.