Повесть о Роскошной и Манящей Равнине

– О Сын Ворона, такая игра была бы для тебя слишком простой, хотя я не против – неплохо развлечься, когда знаешь, что победишь. Но вот что, если я убью тебя или просто заставлю сдаться, все будет ясно и так; ну, а если каким-нибудь случайным ударом тебе удастся сразить меня, ты потеряешь единственного помощника в твоей беде. Короче говоря, я приглашаю тебя на борт, если хочешь услышать хотя бы слово о собственной суженой. Это, скажу тебе, не помешает нам сразиться попозже – если ты не оставишь такого намерения, – ибо вскоре мы высадимся в стране, где нам обоим хватит места, чтобы стать с мечом друг против друга. Кроме того, если тебе угодно сразиться в лодчонке, раскачивающейся на волнах, в этом можно усмотреть особое мужество, хотя я не замечаю его.

Тут жаркая ярость чуть поубавилась в сердце Холблита, не хотел он терять и возможность вновь услыхать о своей возлюбленной, а поэтому сказал:

– Высокий, я войду в твою лодку. Но если ты замыслил обман, знай, что Сыны Ворона дорого отдают свои жизни.

– Хорошо, – ответил рослый муж. – Слышал я, что сказители вашего племени знают множество слов, и считают, что им есть что рассказать… Подымайся на борт и не медли.

Тут Холблит вступил в прибой, легко перескочил через борт яла и сел. Повернув на глубину, рослый вернул парус на место, но ветерок едва задувал.

Тогда Холблит молвил:

– Не позволишь ли ты мне грести, ибо я не знаю, куда править?

Рыжий кметь ответил:

– Возможно, тебе надо спешить, но мне некуда торопиться, так что делай как хочешь.

И Холблит взялся за весла со всею силой, чужак правил, и они легко и быстро скользили по морю – по едва заметным волнам.

Глава V. На Острове Искупления

Солнце опускалось и наконец село; звезды и луна посветили недолго, и их затянули тучи. Холблит все греб и не желал отдыхать, хоть и ощущал усталость, а высокий правил, пребывая в покое. Но когда ночь состарилась и рассвет был уже недалек, чужак проговорил:

– Юнец из племени Ворона, теперь тебе пора спать, а я буду грести.

Холблит чрезвычайно устал; поэтому, передав весла чужаку, улегся на корме и заснул. И ему приснилось, что он лежит в Доме Ворона, и к нему пришли сестры со словами:

– Восстань же, о Холблит! Неужели ты будешь лежебокой в день собственной свадьбы? Пойдем же с нами в Дом Розы, чтобы мы могли увести с собой Полоняночку.

Потом – во сне – они ушли, а он встал и оделся, но когда пришла пора выходить из чертога, оказалось, что за дверями светит не солнце, а луна, и, спящий, он решил, что уснул; ему нужно было выйти, а он все не мог отыскать дверь и поэтому сказал, что выйдет через окно; стена оказалась высокой и сплошной – совсем не такой, как в Доме Ворона, где с одной стороны шел рядок невысоких окошек. Однако ему приснилось, что он впал в такое смятение, что даже заплакал от жалости к себе и вернулся в постель, чтобы лечь, но, увы, не стало постели и чертога – вокруг расстилалась только озаренная луной дикая и просторная пустошь. А он все еще плакал во сне, и мужество, похоже, совершенно оставило его, и тогда вдруг прозвучал голос:

– Это ли нужный нам край? Он ли?

Тут он проснулся и, протерев глаза, увидел за веслами рослого спутника, и черный парус, плескавший у мачты, ибо ветер утих.

День уже наступил, но лодку окружал густой туман, который не могло бы рассеять и солнце.

Когда Холблит глянул на рыжего мужа, тот с улыбкой кивнул ему и сказал:

– А теперь твой черед есть, а потом грести. Только скажи мне, что вижу я на твоих щеках?

Чуть покраснев, Холблит ответил:

– Ночная роса легла на мои щеки.

Рек тогда морской бродяга:

– Нет для тебя стыда, юнец, в том, что, вспомнив во сне возлюбленную, ты заплакал, ибо тоскуешь по ней. Ну, а сейчас встряхнись, потому что уже много позже, чем ты полагаешь.

Тут рослый спутник поднял весла и отправился в заднюю часть лодки и извлек из сундучка мясо и питье; вместе они ели и пили, и Холблит чуть приободрился, а потом взялся за весла.

Потом рыжеволосый рослый муж встал, глянул через левое плечо и молвил:

– Скоро задует ветер и разгонит туман.

Он уставился в самую середину паруса и принялся насвистывать мелодию – такие дудят волынщики на Святках, чтобы плясали мужи и девы, – и сверкнули глаза его и заблистали, и еще огромнее сделался он. Тогда Холблит ощутил щекою движение воздуха, и туман поредел, и ветер начал наполнять парус, натягивая полотно.

Наконец поднялся туман от лика моря, радостно зарябившего под ярким солнцем. Окрепший ветер невесть куда унес мглистую стену, лишь несколько облачков торопились по небу. Парус напрягся, лодка накренилась, и забелели буруны у носа… ладья понеслась по глади вод. Тут расхохотался рыжеволосый и молвил так:

– Ну, сверчок с сухой ветки, теперь ветер таков, что рукам твоим с веслами не угнаться за ним; посему убирай весла и повернись, дабы видеть, куда мы держим путь.