Повесть о прекрасной Отикубо

— Нет, я должен отомстить мачехе! — ответил Митиери.

— Забудь о мести! В чем виновата девушка?

— О, у тебя мягкое, отходчивое сердце. Ты не способна помнить зло, — воскликнул он. — Оттого мне так легко с тобой!

Сваха должным образом известила тюнагона, что ей удалось получить согласие жениха на скорую свадьбу. По этому поводу в доме была большая радость. Начались спешные приготовления к торжеству, и мачеха скоро пожалела, что больше нет Отикубо, которой можно было поручить какую угодно работу, и все бывало готово к сроку, как по волшебству.

«Ах, милостивый Будда, если она еще в живых, сделай так, чтобы Отикубо вернулась к нам!» — молилась в душе мачеха. А когда ее любимый зять куродо начал ворчать, что не наденет новой одежды, потому что ему не нравится, как она сшита, Госпожа из северных покоев и совсем голову потеряла. Она повсюду искала хорошую мастерицу-швею, но найти такую оказалось непросто.

— Надо сыграть свадьбу как можно скорее. Пока жених не передумал… — тревожился тюнагон и тоже торопил приготовления к свадьбе.

***

Брачное торжество было назначено на пятый день двенадцатого месяца, но одиннадцатый месяц еще не пришел к концу, как в доме уже воцарилась предсвадебная суматоха.

— А кто избранник? — спросил младший зять куродо у своей жены.

— Сын главного начальника Левой гвардии. Кажется, он и сам в немалом чине… — ответила Саннокими.

— О, это блестящая партия! А если я смогу встречаться с ним здесь, это послужит мне на пользу… — одобрительно сказал куродо. У мачехи голова кругом пошла от гордости.

Митиери так сильно ненавидел мачеху, что задумал причинить ей самое большое горе, какое только сможет, и потому дал для вида согласие на этот брак с тем, чтобы осуществить свой тайный замысел.

Прошло всего дней десять после бегства Отикубо, а во дворце Нидзедоно уже стало людно и оживленно. В нем появилось много новых слуг и служанок.

Акоги была поставлена во главе женской свиты, как старшая, и получила новое имя — Эмон [Для удобства читателей мы сохраняем ее старое имя Акоги. (Прим. перев.)]. Миниатюрного сложения, хорошенькая и еще совсем молодая, она весело хлопотала по дому, поспевая всюду. Не удивительно, что как господин, так и госпожа дарили ее особым почетом и любовью.

Однажды, когда Митиери пришел навестить свою мать, она спросила его:

— Правду ли люди говорят, будто ты поселил в нашем дворце Нидзедоно близкую твоему сердцу особу? Но если так, то зачем же ты дал согласие на брак с дочерью тюнагона?

— Я собирался сказать вам об этом заранее и привести к вам мою молодую жену, чтобы вы могли с ней познакомиться, но в Нидзедоно никто не живет, и я позволил себе поселить ее там на некоторое время без вашего на то соизволения. Вы спрашиваете меня, зачем я посватался к дочери тюнагона? Но, как я слышал, тюнагон сам всю жизнь придерживался того мнения, что одной законной женой мужчине не обойтись, — засмеялся Митиери. — Как приятно будет нам по-родственному беседовать о наших милых подругах.

— Ах, ах, слушать противно! Поверь мне, иметь много жен доставляет одни хлопоты и неприятности. Ты будешь очень несчастлив. Если тебе пришлась по сердцу твоя возлюбленная, не бери себе другой жены. Я хочу с ней встретиться как можно скорее.

После этого разговора мать Митиери послала великолепные подарки своей невестке и обменялась с ней письмами.

— Жена твоя, сразу видно, из хорошей семьи. У нее прекрасный слог, изящный почерк. Каких родителей она дочь? Держись ее крепко, мой сын, не меняй на другую. У меня ведь самой есть дочери, я знаю, как болит родительское сердце… — стала усовещивать своего сына матушка Митиери.

Она была женщина добрейшей души, очень моложавая и красивая.

Митиери только посмеивался:

— Жену свою я бросать не собираюсь, не бойтесь, но хочу взять еще и другую в придачу к ней.

Мать не выдержала и засмеялась тоже:

— Нет, это возмутительно, бессовестный ты ветреник!

***

Настал последний месяц года.

— На послезавтра назначена твоя свадьба. Знаешь ли ты об этом? — спросила у Митиери его матушка, очень жалевшая Отикубо.

— Как же, помню. Не премину явиться, — ответил Митиери, а сам в душе думал: «Будет им веселая свадьба!»

Дядя его с материнской стороны в прежнее время был начальником ведомства торжеств и церемоний, но заслужил в свете славу вздорного глупца, так что никто не хотел водить с ним знакомства. У него был старший сын, известный под именем хебу-но се[30], отъявленный дурак, каких мало.

Митиери наведался к нему в гости.

— Что, хебу-но се дома? — спросил он у его отца.

— Сидит отшельником у себя в комнате. Он ведь носа никуда не кажет. Говорит, что люди над ним смеются… Вот бы вы, молодые люди, научили моего сына обходительности и светским манерам, чтобы он не чуждался общества. Я в его годы был в точности таким. Сын мой очень чувствителен к насмешкам. Если бы он приучил себя переносить их спокойно, то мог бы служить хоть во дворце самого государя.