Повесть о прекрасной Отикубо

— Это, видно, начальник дворцовой стражи делал ночной обход, — разговаривали они между собой смеясь. — Душа в пятки ушла от страха. «Домушники с белыми ногами». Ловко придумали. Вот потеха!

— Ну, идем скорее домой! — воскликнул Митиери. — Мы перемазались в навозе. От нас дурно пахнет. Если явимся в таком виде к нашим возлюбленным, то нас ждет плохой прием. Еще, чего доброго, отвернутся от нас.

Меченосец прыснул от смеха.

— О нет! Если мы придем в такой проливной дождь, то докажем нашу преданность. Им покажется, что от нас исходит не вонь, а сладчайшее благоуханье. К тому же мы уже прошли более половины дороги. Домой возвращаться — дальше. Прошу вас, будем продолжать наш путь.

Митиери согласился с ним в душе, что жалко будет упустить такой случай доказать Отикубо. насколько глубока его любовь, и снова пустился в дорогу.

Ворота были уже закрыты на ночь, и они с трудом достучались.

Меченосец провел молодого господина в свою комнату.

— Прежде всего нам нужна вода, — сказал он и, обмыв ноги Митиери, помылся сам.

— Встанем утром пораньше и уйдем затемно. Нечего мешкать. Вид у нас самый плачевный, — решил Митиери и постучал в окно комнаты своей возлюбленной.

Отикубо была полна печали, думая, что ее покинули, — так скоро и так жестоко! Но больше всего она боялась, что строгая мачеха все узнает…

Бедняжка глаз не могла сомкнуть.

Уткнувшись в свою подушку, она заливалась слезами.

Акоги, огорченная тем, что все ее труды пропали даром, лежала, опершись на руку, напротив своей госпожи. Услышав стук, она проворно вскочила.

— Что это? Кажется, в окно постучали…

— Отоприте! — послышался голос.

Изумленная Акоги подняла решетчатую створку, и Митиери появился в комнате, но в каком виде! На нем сухой нитки не было.

«Неужели пешком?» — подумала Акоги. Чувство радостной благодарности переполнило ее сердце до краев.

— Как случилось, что вы так промокли? — спросила она.

— Да вот твой муж, Корэнари, все тревожился, что ему предстоит строгий расчет с твоей госпожой, и мне стало его жаль. Я тоже закатал свои хакама до самых колен, подвязал шнурками — и в путь! Но по дороге упал прямо в грязь, — говорил он, торопливо раздеваясь. Акоги накинула на него одежду своей госпожи.

— Дайте сюда, высушу! — сказала она, принимая от него сырое платье.

Митиери подошел к своей возлюбленной и сказал с упреком:

— Разве я не заслужил того, чтобы меня крепко обняли и сказали мне: «Ах, в каком виде вы пришли, бедный мой!»

Он протянул к ней руки и почувствовал, что рукава ее слегка влажны. «Так, значит, она плакала!» Митиери был тронут и сложил такую начальную строфу:

О том, что грустила ты,
Без слов говорят
Твои рукава.

Отикубо закончила танку, молвив в ответ:

Ах, это печалится дождь,
Узнав о моей судьбе.

— Вы говорите, что дождь печалится о вашей судьбе? Но тогда зачем же он льет понапрасну? Ведь я здесь! — И он опустился на ложе рядом с ней.

Акоги красиво уложила печенье на крышке ларца и подала со словами:

— Отведайте, пожалуйста!

Митиери отозвался:

— Сил нет, как спать хочется.

— Ах, что вы! Нынче вечером непременно надо съесть немного этого печенья.

— Почему? — поднял он голову и увидел «печенье третьей ночи». «Кто это так красиво его приготовил? — подумал Митиери. — Значит, меня ждали!» Ему вдруг стало смешно. — Ах, это мотии! Я слышал, что новобрачных угощают этим печеньем, согласно старинному обряду. Что за обряд такой?

— А вы будто до сих пор не знаете? — ехидно заметила Акоги.

— Конечно, пет. Когда же одинокому холостяку случается пробовать свадебное печенье?

— Новобрачный должен съесть три штуки.

— Просто-напросто? Как это обыденно! Три штуки? А сколько же должна съесть новобрачная?

— Сколько ее душе хочется, на это нет правил, — засмеялась Акоги.

— Ну, тогда и вы отведайте, — сказал он Отикубо, но она смущенно отказалась.

Митиери с торжественным видом съел три штуки.

— А что, молодой муж Саннокими тоже ел это печенье, как я?

— Уж само собой, ему тоже подавали, — улыбнулась Акоги.

Было уже поздно, и молодые скоро уснули. Акоги пошла к меченосцу. Он был еще совсем мокрый и сидел, съежившись в комок от холода.

— Как ты промок! Зонта, что ли, не было?

Меченосец тихим голосом рассказал ей про встречу с ночной стражей.

— Ну, что ты скажешь? О такой пылкой страсти мир не слыхал ни в наше время, ни в седую старину, — смеясь, заметил он. — Согласись, что такая любовь беспримерна!

— Да, конечно, он увлечен, — ответила Акоги. — Это правда! Но любит он далеко еще не так сильно, как надо бы.

— «Не так сильно»! Сказала тоже! Женщина всегда тем и досаждает, что никак не возьмет в толк, к чему обязывает человека его положение в свете. А по мне, любую обиду можно простить за один такой сердечный порыв, какой был у него этой ночью.

— Это ты в свою пользу говоришь, — отозвалась Акоги, засыпая. И вдруг у нее вырвалось: — Нет, правда, какой был бы ужас, если б он сегодня не пришел!

Беседуя так, они уснули.

Ночь близилась к концу. Забрезжил рассвет. Митиери не хотелось расставаться со своей возлюбленной.