Обратной дорогой Поля возвращалась через сад старой пустующей школы, но не к сыну, а в свою избу. Тут она увидела под развесистой акацией нарядных людей. Разместились семейно, кружком, гулять приготовились. Поля вспомнила, что сегодня воскресенье. Уселися под акациями кто-то из приезжих горожан, но кто — она издалека не различила. Рядышком «Жигули» стояли.
По выходным не так их много приезжают, а в праздники — майские, октябрьские — село гудит от нашествия бывших сельчан. «У этих ни дома, ни родственников, видно, не осталось, — подумала о горожанах Поля, — раз гуляют где придется. А приехать к себе все равно тянет».
Внучку она несла на руках. Беда Поле с ней. Как гиря, привязанная на шею, свободы никакой не дает. Пока еще работает по дому, она рядом бегает, но все равно доглядывать нужно. А если куда идти, снова приходится брать ее с собой.
На задах так и стоит Козанков «Беларусь». Как божья сирота. Бурьян, что твой лес, поднялся вокруг, скоро скроет совсем. В колхозе техники — хоть пруд пруди. В доме Козанка уже какой день и звука не слышно.
Зайдя во двор, она опустила внучку на землю, дала рукам немного отдохнуть и решила покормить поросят. Пока наливала им молока, внучка наступила на край куриного корыта с водой, опрокинула его, сама упала и вся облилась. Рев подняла. Кинулась Поля поднимать ее, а поросята выскочили из катуха, пустились бегать по двору. Внучку она отнесла в избу, успокоила. Потом принялась ловить поросят, но один успел нырнуть в щель забора на Козанкову сторону. И не хочешь, а надо идти, скроется где-нибудь и не найдешь, совсем пропадет поросенок.
Поля подошла к высоким Козанковым воротам, отыскала глазами ручку щеколды на калитке. Все Козанок сделал не по своему росту громоздким: и дом, и забор. Она толкнула непривычную тяжесть высокой калитки (у нее-то дверка из ивовых прутьев) и шагнула во двор. За спиной тут же звякнула щеколда, и Поля оказалась в замкнутом пространстве двора, из которого ничего не было видно, даже села. Только в вышине сквозило голубизной небо. Она огляделась и увидела следы памятного ей Козанкова погрома. Лежала на боку порушенная кадушка с рассыпанными клепками и обручами. Лестница, приставленная когда-то к навесу, перебита пополам, острым изломом вошла внутрь под крышу навеса. Прямо среди двора вместе с раскатанными жердинами валялась изрубленная кошелка. Стены дома и сараев местами были изрубцованы вмятинами от топора.
Что-то страшное было в нагромождении этих построек, тронутых порухой. И казалось, не Козанок учинил тут погром, а кто-то свыше в своем карающем гневе послал на его подворье знак беды и обреченности. А окаянная, скопившаяся в земле сила, потревоженная этим гневом, еще продолжала недовольно толкаться в своей глубине, отдавалась в ногах дрожью.
Поля постояла, изумляясь этому неблагополучию, и тут же спохватилась: ведь надо искать поросенка…
«Нечего мне тут пугаться. Земля под ногами знакомая-перезнакомая. Еще с начала колхоза тут был общий двор. Лошадей держали в Афониных конюшнях. Все тут девчонкой избегала».
Но она не решилась без хозяев ходить по двору и сначала направилась в дом, чтобы сказаться Нюське. Миновала, высокие сени, вошла в переднюю, то и дело окликая:
— Нюсь… Нюсь, ты где?
Дом молчал. Толкнула дверь в горницу и тут же отпрянула: в глубине, далеко за противоположной стеной, тоже открылись три двери и в каждой из них объявилось по Поле. Они шагнули было ей навстречу и разом попятились.
Поля сообразила, что это ее отражение в высоком трельяже, и снова сделала полшага вперед. Поспешно, как запретную для нее, оглядела обстановку горницы.
Под ноги по полу стелился роскошный, малинового ворса ковер с голубыми разводами по краям. Еще один — от самого потолка закрывал заднюю глухую стену. Рядом с трехстворчатым зеркалом сиял латунью и лаком сервант, таинственно переливался за его стеклами выстроенный рядами хрусталь. И все эти вещи вместе с шифоньером, телевизором и настенными часами с медленным беззвучным маятником, креслами и диваном, как бы насильно затолкнутые в горницу, впритирку прижатые друг к другу, в свою очередь, уставились на Полю с удивленным, недружелюбным любопытством.
Присмотревшись внимательней, и тут, в горнице, заметила Поля следы погрома. Ковер, атласное покрывало на высокой койке были усыпаны сверкающими брызгами разбитого стекла. Обои над койкой портила рваная вмятина от удара, видно, вазой саданул Козанок. Донышко ее с острыми краями валялось у ножки стола. Остались углубления от Козанковых кулаков на покрывале. В них гуще блестели осколки.
«Вот как они тут воевали! А Нюська, видать, совсем осатанела, ничего не прибирает ни во дворе, ни в доме. Стоит каких-либо дня три не коснуться хозяйской рукой вещей, как все вроде бы мертвеет кругом, — подумала Поля, поворачиваясь выходить, и увидела в прихожей под стеной расстеленную примятую фуфайку с подушкой. — Где лежку себе устроила, оказывается».
Но в сенях ее вдруг настиг голос, раздавшийся, показалось Поле, с чердака.
— Чё лазишь?