Зарядили бунтовщики револьверы и ружья. Вскричали комиссары:
– Смерть тирану!
И стреляли, и кололи штыками. Упав, мертвый государь сжимал в объятиях сына. Тот еще дышал. Решили палачи:
– Раздавлено змеиное гнездо! Не воскреснуть и змеенышу!
Набежали и закололи наследника.
Глава VIII
А плут с монахом повстречались на дорожном перекрестке.
Увидел голодный плут в руках монаха кусок засохшего хлеба и, подняв плетку, потребовал:
– Ах ты, подпевала поповская, ряса монашья, знаю вас, побирушек, – все бы вам шататься да смущать людей своими бреднями. Отдавай-ка сюда крестьянский хлеб, иначе будет тебе худо, бездельник! Лишу тебя тощего твоего живота.
Монах отдал хлеб. Собрался плут подстегнуть кобылку, но ограбленный молвил:
– Не скачи по той дороге. Вижу – едут навстречу веселые охотники. Комиссары в кожанках поигрывают саблями.
Повернул было Алешка назад, но тотчас сказал монах:
– Слышу, и там, за поворотом, поспешают всаднички. Заливаются казаки песней, посвистывают…
Плут пригляделся – и правда, разглядел вдали комиссаров. Прислушался – и услышал казацкую песню. Заметил он:
– Пора нам, божий человек, податься в перелесочек, веселая здесь будет встреча!
Спрятались они в лес, и сказал плут с завистью:
– Спас ты мне жизнь. Видно, зорки твои глаза, если видят они то, что еще за поворотом.
Путник откликнулся:
– Слепы мои глаза – не зрят Божьих дорог, раскинутых, словно радуги, не видят куполов небесного града. Сияние его храмов глазам моим недоступно. Не видать также ангелов и праведников, с высоты на нас взирающих, слезами умывающихся от скорби за нас, грешников! Поистине, я слеп – не увидел Святой Руси!
– Что же, – молвил спасшийся. – Тогда позавидую твоему слуху!
Покачал монах головой:
– Уши мои заложены – не слыхать мне отсюда ангельских хоров и звона колоколов Господних, призывающих к покаянию. Не слышу зова праведного – глух я, лихой человек, поистине глух.
Плут тотчас смекнул, с кем повстречался:
– Не поводырем ли прикинуться юродивому? Послушав такие речи, любой разжалобится. Будет мне ночлег с похлебкой.
Явились они в село. Увидав Божьего человека, потянулись к нему старики со старухами, женщины с малыми детьми. Обступили странника. Он же утешал:
– Видно, горячо перед престолом Всевышнего молится за нас Богородица, коли мы еще живы. Одно лишь скажу – ждите прихода Господня, о Нем думайте! Буду молиться за вас, за сирот, за невинных младенцев!
Плут тем временем, разнюхав, что все собрались возле праведника, взялся заглядывать в избы, шарить за образами. Принялся залезать в ледники да подполы. Скрутил он уже гусю любопытную шею, но успела шипнуть глупая птица – подняли крик ребятишки. Нашлись крестьяне, тотчас скрутили вора, поволокли на улицу, осыпая тумаками:
– Как смел уворовать у самих нищих, убогих, изо рта детишек наших вытаскивать последний кусок?
Женщины, отворотившись от монаха, бросились нещадно бить плута. Алешка был ни жив, ни мертв, поплыла земля из-под его ног, и звезды принялись сыпаться из глаз. Подняли уже над ним топоры и колья, но раздался голос монаха:
– Оставьте его. Ни в чем он не виновен. Я – зачинщик проклятого дела.
Набросились крестьяне на монаха:
– Вот зачем ты пел нам сладкие песни, дурачил да водил за нос! Видно, не осталось на земле Божией Правды, если монахи уже разбойничают, на нас, горемычных, обиженных, наживаются.
И опустили на него колья, и топтали упавшего – славно прошлись, с душой поработали, забыв о плуте, – он отполз за околицу, в кустах отсиживался, не смея и носа высунуть. Когда оставили монаха лежать в пыли и разошлись по домам, проклиная свою жизнь, генералов, большевиков и подобных праведников, выполз Алешка из убежища, подвел кобылку, ожидающую их в леске, и, погрузив на нее товарища, бросился прочь.
Воскликнул он, когда открыл побитый глаза:
– Впервые вижу я истинного блаженного! Как же тебя отблагодарить, чем выслужить – вновь спас ты меня от смерти!
Прошептал монах:
– Не воруй более, добрых людей не обманывай, вот будет твоя благодарность.
Плут пообещал:
– Что же, попробую. Авось и на меня Благодать свалится.
Сам же про себя решил:
– Буду безумному поводырем.
Взялся монах по оставшимся деревням читать над покойниками. Алешка-плут копал могилы. И давали тогда путникам за честную их работу сала и ржаного хлеба, и пшена с собою. И еще подносили плуту скорбные старухи стопочку. Вздыхали, плакали, предрекая:
– Не на год один будет вам работы, путнички. Знамо – лишь вы и прокормитесь, лишь вы и не пропадете на пропащей Руси. Сколь ни идти на восток да на запад – без дела не останетесь. Знай себе, отпевай да сколачивай домовины.
Монах скорбел, плут радовался. Когда уходили они из очередного села, то он, насытившись, веселея от поднесенной стопки, потирая руки, ставшие мозолистыми от дружбы с топором да лопатой, удивлялся: