Повесть о печальном лемуре

покивал на прощанье Мише, перемыл чашки, махнул еще рюмку косорыловки и выполз посидеть на скамейке, поковыряться в собственных мыслях. Скамейку эту, сработанную собственными руками, ВИ любил, сиживал на ней частенько, а уж по вечерам непременно, особенно лунным. Бормотал, уставившись на белый кругляшок, что Бог на душу положит. На луне нарисована женщина, эта женщина не здешняя, не могу ее разглядеть. Это очень страшная женщина, и ее жертвами становятся те, кто ее увидал. А еще эта женщина старая, как луна эта женщина старая, и я знаю: от этой женщины никуда, никуда не денешься. Сейчас до вечера было далеко, луна не требовала внимания, и он решил пополнить очередной недавно начатый перечень. Он любил всяческие списки, инвентари, перечни — в жизни, в литературе, в поэзии: гомеровский список кораблей, ветхо- и новозаветные А породил Б, находки Робинзона Крузо, подарки капитана Немо обитателям острова Авраама Линкольна. Ах эта таинственная прелесть перечисления... Он вдруг открыл ее еще у совсем молодого Иосифа Бродского, когда о нем почти никто не ведал:

Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда,
ночник, белье, шкафы, стекло, часы,
ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.
Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,
среди бумаг, в столе, в готовой речи,
в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
остывшего камина, в каждой вещи.
В камзоле, башмаках, в чулках, в тенях,
за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
опять в тазу, в распятьях, в простынях,
в метле у входа, в туфлях. Все уснуло...

Ну и так далее.

Время от времени ВИ и сам сочинял такие перечни, что благоприятно сказывалось на его нервном состоянии, не всегда умиротворенном. Вот, скажем, список конных экипажей, давно им составляемый, подбирался к сорока позициям и недавно пополнился такими находками, как «гитара» и «берлина». Сейчас же он приступал к списку видов кораблей и прочей плавающей посуды, и перспективы тут были многообещающие.

Жмурясь на солнышке, он начал проборматывать названия всяческих посудин, сначала военных, даже не помышляя о сколько-нибудь корректной классификации, — его как редактора и любителя поиграть словами только сами слова и занимали, часто без всякой связи с действительностью. Но к этим звуковым и графическим сущностям был на редкость неравнодушен. Скажем, очень обижался за керосинку — такое плебейское наименование по сравнению, скажем, с благородным примусом. Ну кто сейчас помнит керосинку с керогазом? Они сопровождали дачную жизнь Виталия лет до тридцати — на чем же еще готовить, если выключили электричество или перегорела плитка? Он и запах этот помнит до сих пор, особый, молодой, свежий, — и почему-то в сочетании с запахом приготовляемого на керосинке варева — тушенки с картошкой: им они с одногруппником Вовкой Бриккером закусывали, когда в студенческие каникулы провели несколько дней на даче, наливаясь водкой и открывая друг другу душу по поводу неразделенных любовей. М-да, вот керогаза у них не было, он только видел, как с ним управлялась, чертыхаясь, соседка Эсфирь Самойловна — видно, коптил. Ну вот, а примус у них появился только походный, они брали его с собой, когда всей семьей катили на машине в Одессу и на остановках разогревали на нем болгарские консервированные голубцы и фаршированный перец — совсем другой запах, надо сказать. А откуда у примуса такое имя, ВИ узнал куда позже: разгадка оказалась до скучного простой — швед Франц Линдквист, который изобрел это чудо (не коптящее, кстати) аж в 1892 году, основал фирму Primus АВ, где и выпускал сие изобретение. Так и пошло — примус (вроде ксерокса, которым стали обзывать все копировальные машины кто бы их ни произвел на свет). Звонкая латынь, красиво, не то что подзаборная керосинка.

О красоте Виталий Иосифович тоже имел что сказать, но это — позже. А мы вроде бы остановились на водоплавающих.

Авианосец, линкор, крейсер, фрегат...

Эсминец, корвет, броненосец...

Канонерка, минный тральщик, торпедный катер...

Тем временем к скамейке подошел Миша — решил забрать свой топор, — и благодушно настроенная Елена Ивановна, отвлекшись, очевидно, от лосяка, вынесла им еще по рюмке косорыловки с нарезанным салом и соленым огурцом. Продолжали уже вместе, по очереди.

— Яхта, бот, байдарка, челнок...

— Ну, где бот, там и вельбот с покетботом...