Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

— Вы забыли добавить, — напомнил ему Лозовский, — «в известных случаях», а вообще, надо вам сказать, что деление это — пустое, право, ненужное… Да, да, молодой человек, специфические методы лечения не так уж долговечны и определенны. Сколько их было и как мало осталось! Ревматизм лечили припарками из навоза, туберкулез — настоем из жабьей икры, душевнобольным вливали кровь ягненка, в надежде сделать их более покорными. В начале девятнадцатого века, в целях предупреждения болезней, пускали кровь не только больным, но и здоровым два раза в году, сопровождая эту варварскую процедуру очищением слабительными средствами. В середине девятнадцатого века таким опасным препаратом, как ртуть, лечили любую болезнь и широко практиковалось спаивание больных винным спиртом, которому приписывалась исключительная лечебная сила. Историки свидетельствуют, что «больные положительно плавали в алкоголе…» Все это свято охранялось наукой и уж конечно относилось к специфическим средствам лечения. А вот, как ни странно, такие неспецифические, как компрессы, банки, горчичники, паровые бани, пиявки, сохранились в течение веков. К огорчению многих, добавлю — «неспецифика» сильно потеснила хваленую специфику.

Это была «ересь», и благочестиво мыслящие медики не могли промолчать. Послышались выкрикй, смех п шиканье. Как согласиться с человеком, ниспровергающим основы науки, самую сущность ее. Спокон века известно, что лекарства действуют в организме избирательно: целебные для сердца — бесполезны для печени, и наоборот. Называют их специфическими в отличие от средств, рассчитанных не на определенные органы и ткани, а на организм в целом. К ним относятся: кровопускание, впрыскивание в мышцы молока, пчелиного и змеиного яда, сока растения алоэ, прием кумыса, женьшеня, подсадка тканей, переливание крови из одной части тела в другую, лечение грязями, минеральными ваннами, электротоком, синим светом, горным солнцем, степным, лесным, морским и горным воздухом. При таком отчетливом размежевании специфических и неспецифических средств заявлять, что само деление — пустое дело, может только еретик.

— Простите, — не сдержался дотоле молчавший член президиума — почтенный медик, заведующий терапевтическим отделением другой больницы. Он скорчил кислую гримасу и, словно домыслы Лозовского не только оскорбили его лучшие чувства, но и лишили дара речи, долго не мог подобрать нужных слов. — Вы простите меня, — несколько раз повторил он, — но вы не врач…

Семен Семенович окинул веселым взглядом собравшихся и, не оборачиваясь к обидчику, сказал:

— В нашем деле это не обязательно. Цельс, имя которого мы спустя тысячу лет все еще произносим с уважением, не был врачом, Пастер, Мечников и Левенгук, открывший нам невидимый мир бактерий и самый процесс зарождения жизни, наконец, величайший анатом Леонардо да Винчи — тоже не были врачами… Не был им, в нашем понимании, и Гиппократ. Что сказали бы мы о враче, который смешивает артерии с венами, сухожилия с нервами и рассматривает мозг как губку, призванную накачивать и всасывать излишек жидкостей из организма?

— Послушаешь вас, — пришел на помощь члену президиума его сосед справа — инфекционист, слывший знатоком заразных болезней, — все наши лекарства лишены избирательности и неспецифичны. А что вы скажете о действии сывороток и вакцин, пенициллина и сульфаниламидов?! Ведь гноем телячьей оспы мы предохраняем детей не от дизентерии, а от оспы… Пенициллин ликвидирует гнойные заболевания, отнюдь не почечные колики…

Довольный собой, ободренный громким смехом своих единомышленников, он вызывающе сощурился, как бы желая этим сказать: «Послушаем, что скажет наш пророк».

Лозовский тем временем успел заметить Злочевского, кивнул ему головой и часто затем возвращался к нему взглядом. Было нечто вызывающее в упорстве, с каким Лозовский ни разу не обернулся лицом к президиуму.

Когда смех и шутки улеглись и наступила тишина, изредка прерываемая легким шепотом в задних рядах, для Злочевского настали минуты тягостного раздумья. Он заранее знал, какой последует ответ. Лозовский не раз высказывал ему свое мнение об этом. Тревожило Валентина Петровича другое — найдет ли этот человек достаточно сил в себе, чтобы сдержаться и не натворить ошибок. Необдуманная шутка или дерзость была бы подхвачена врэ. гами и дорого могла бы ему стоить. Будь что будет, Злочевский ободряюще улыбнулся Семену Семеновичу и тут же об этом пожалел. Кто знает, как он истолкует его сочувствие. Возьмет и для храбрости отколет такое, что только держись.