Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

— Я тоже люблю цветы, — сказала Елена Петровка, — не так, как вы, конечно. Мне и места для них не найти, и времени мало. Вы их любите по–особому, у вас с ними как будто общий язык.

Хозяйка с благодарностью взглянула на свою гостью и сразу же заговорила полушепотом:

— Мне с ними не скучно, они ведь умеют и говорить и даже капризничать. Они своенравны, как дети, одному дай одно, другому не то, а другое…

Она непринужденно обняла Елену Петровну, подвела ее к одному из своих зеленых питомцев и, указывая на него, сказала:

— Вот этот перистый цветок, лапчатый, неуклюжий и как будто суровый, — плакса. Самая настоящая плакса. Он слезами подсказывает мне непогоду: выступили на нем росинки — значит, будет дождь.

Она рассмеялась и ласково потрогала горшочек, в котором уместилось такое диковинное растение.

— А вот этот, поверьте, — живородящий…

Елена Петровна вспомнила рассказ Сухова о том, как Анна Павловна приказала завхозу открыть квартиру и вопреки запрету вселилась в нее; как она строго и даже грозно потребовала от Ванина, чтобы он не принимал ее больных, — и не поверила этому. Где уж этой милой скромнице воевать и «ставить людей на место».

— Так вот у этого живородящего цветка, — продолжает хозяйка домашнего зверинца, — без цветения и всего прочего появляются детеныши, как две капли воды похожие на него. Такой же водохлеб, как родитель. Вы, конечно, догадались, что зовут его «папирус». Своенравный, — тоном матери, распекающей озорника, произносит она, — чадолюбивый, вон у него сколько деток, а цвести не хочет. Чего ему не хватает, не знаю. Всего, кажется, ему давала, а он, упрямец, не уступает.

Она водит гостью от цветка к цветку, нежно улыбается своим баловням, упрямым и любимым, причиняющим ей столько хлопот.

«Она милая, очень милая, — думает Елена Петровна, — с ней действительно легко, забываются огорчения и заботы, но откуда эта трогательная привязанность к комнатным цветам?»

— Мы, женщины, — как бы угадав ее мысли, говорит Анна Павловна, — только тогда по–настоящему и счастливы, когда имеем возможность растить новую жизнь. У кого это — привязанность к ребенку, у кого к цветам…

Эти слова, как бы нечаянно оброненные, настораживают Елену Петровну. Ей кажется, что она расслышала в них тайное признание тоскующей души, и с интересом ждет продолжения. Анна Павловна не замечает ее вопросительного взгляда или делает вид, что не замечает, и заговаривает о другом:

— Вообразите, мой муж не одобряет меня. В растениях, говорит он, хороши либо их плоды, либо заключенные в них лекарственные вещества. Он часто спрашивает: к чему это мне, какая от этого польза? Я пытаюсь ему объяснить, но у меня ничего не выходит. Самсон Иванович советует мне разводить павловские лимоны, но подумайте, мой друг, они раз в году цветут, и то мимолетно.

В дверь несмело постучались, и вошел паренек лет восемнадцати, в белой рубахе, свежевыглаженных брюках, с повязкой красного креста на рукаве. Увидев незнакомого человека, он вопросительно взглянул на Анну Павловну, хотел уже повернуться и уйти, но она пошла ему навстречу, взяла за руку и отвела в сторону.

— Что случилось, Степа? Ты ко мне?

Он несмело одернул рубаху, отвел глаза от Елены Петровны и доверительно заговорил:

— Был уговор на нашу деревню нагрянуть, чистоту проверить. Санитарки и сестры уже там, вас ждут. Вы обещали заглянуть. Наши посты все на месте.

Она внимательно слушала его и тем временем бережно поправляла повязку на его рукаве.

— Спасибо, что напомнил, я чуть не забыла, — сказала она, — передай, что я скоро приду.

Когда дверь за пареньком закрылась, хозяйка пригласила гостью в дом, подала чаю, плетеную корзинку с яблоками и грушами и тарелку с печеньем. Она не говорила больше ни о цветах, ни о чем–либо другом, лицо ее выражало озабоченность, движения утратили свою мягкость и стали по–деловому строги.

— Вы не обидитесь, — некоторое время спустя спросила она, — если я вас оставлю здесь на часок? Меня ждет одно дело, откладывать его нельзя. Хотите, пойдем с вами, деревня — рядом, минут двадцать ходьбы. Боюсь только, вам будет неинтересно, дела у нас будничные, не то что у вас, ученых.

Хотя приглашение прозвучало просто и искренне, Елена Петровна уловила новые интонации в ее голосе — более твердые и даже решительные.

«Ей, должно быть, сообщили что–то неприятное, — подумала Сорокина, — и она огорчилась».

— Я охотно пойду с вами, — согласилась Елена Петровна, — надеюсь, это не очень меня утомит.

— Нет, нет, мы спешить не будем. Да и дорога приятная, легкая.

Она надела поверх платья врачебный халат и плотный клетчатый пыльник, покрыла каштановые волосы цветным платочком и взяла в руки маленький желтой кожи портфель.