Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Спрашивается, во–первых: не слишком ли это дорого? Правильно ли оформлен счет? Другой трудный вопрос: в соответствующую ли графу занесен расход? Так много этих граф, что трудно их не спутать. Так и есть, ошибка — не в том разделе сделана запись. Другая ошибка в графе, — клюква угодила не туда, куда надо. С подсчетом неладно, он откладывает на счетах несколько сумм и каждый раз получает другие итоги. «За ковку четырех задних ног и трех передних причитается…» С таким отчетом, пожалуй, лучше повременить. «Четыре задние ноги» — неужели ошибка? Какой сложный труд, утомительный, а тут еще, как назло, его ждут.

Точно зачарованный символикой цифр, врач, склонив голову, сидит неподвижно.

— Ладно, я управлюсь, — твердо заявляет заведующий хозяйством, — не беспокойтесь.

Он кивает головой, направляется к двери и вдруг спрашивает:

— Не слыхали ль вы, как кисель без крахмала варить? Кончился он у нас, а достать не успели. Не слыхали? Ладно, я потолкую с кухаркой.

Молодой человек уходит, а врач долго еще выводит на бумаге «руберойд», «комбикорм» и, озадаченный, смотрит на эти новые для него слова.

— Какой я, однако, скверный хозяин, о госте совсем забыл, — виновато улыбается Сергей. — Что же нового, отец? Как мать? Рассказывай.

«Он вовсе не сердится, это мне померещилось, — с облегчением думает Яков Гаврилович, — и глаза добрые–предобрые и улыбка прежняя».

Разговор длится недолго, Сергей что–то вспомнил, нахмурился, и выражение озабоченности затмило короткую радость.

«Что с ним? — недоумевает Яков Гаврилович. — Он словно чем–то подавлен».

— Я с фельдшером сегодня повздорил, — говорит Сергей, — просил дать мне денек поработать, кое–что сделать по хозяйству… — Взгляд его устремляется в сторону комнаты, увешанной чертежами, и выдает его тайну. — Обещал, дал слово и не сдержал.

Якову Гавриловичу кажется, что Сережа жалуется на обиду и ждет, когда отец утешит его. Ему хочется сказать сыну, что все фельдшера таковы, что они не стоят его огорчений, но не может от волнения заговорить.

— Какой же я болтун, — снова упрекает себя Сергей, — не предложил гостю позавтракать. Ты голоден, правда?

— Нет, нет, — отвечает Яков Гаврилович, — спасибо, не хочу.

— Так вот, мой фельдшер не сдержал слова, — следуя ходу своих печальных мыслей, продолжает он, — все утро отрывает меня от работы… Какой упрямый человек, ни словом, ни делом ему не докажешь, никак не переубедишь. Была у нас как–то на приеме старушка. Жалуется, что у нее «бог знает, что творится внутри», и просит в справке отметить, что она очень плоха. Обследовали старушку, ничего особенного не нашли, и фельдшер, конечно, справки ей не дал. Бросилась она ко мне, жалуется на невестку, которая замучила ее, одна надежда у нее на бумажку, авось пожалеют ее. Я выдал ей справку. Пишу, что она нездорова и нуждается в хорошем отношении к себе.

Смущенный внезапно нахлынувшим волнением, не зная, как отделаться от него, Сергей вспоминает, что на столе у него лежат неподписанные бумаги, и при. нимается старательно подписывать их.

— Пример этот, думал я, чему–нибудь моего фельдшера научит, ничего подобного. Приходит к нему сегодня больная и просит справку, что она не больна туберкулезом. Бедняжка голос теряет, и в деревне ее прозвали «чахоточной». Жених от нее отказался, подруги избегают, кончится тем, что она руки наложит на себя. Мой фельдшер стоит на своем: «Мы, говорит, удостоверяем лишь то, что нашли, не наше дело говорить о том, чего нет». Экий законник! — с досадой бросает Сергеи, и Яков Гаврилович узнает капризного Сережу, которому не угодили в школе отметкой. Сейчас он уткнется в тетрадь или книжку и замолчит на весь день. — Что ему, законнику, до девушки, до ее болячек! — жалуется молодой врач. — «Справка, — говорит, документ, такими вещами не разбрасываются». Как можно, спрашиваю я, больную лечить и в то же время ее мучить. Ведь никакое лекарство бедняжке впрок не пойдет. Оказывается, он этим строгостям у вас научился, в областной клинике три года работал.

Яков Гаврилович мысленно оправдывает фельдшера и сурово осуждает молодого врача. Напрасно Сергей не послушался помощника, и в столичных и нестоличных клиниках строго установлено: на руки справок не выдавать. Мало ли как вздумается иному больному использовать этот документ? Другое дело, если запросит учреждение.

— Я выдал ей справку, — виновато говорит Сергей. — и бедная девушка от радости прослезилась.

Он краснеет, взгляд его молит о снисхождении, и растроганный Яков Гаврилович проводит рукой по волосам сына и нежно ему улыбается.

«Он все еще любит меня, — облегченно вздыхает Студенцов, — и слава богу».