– Дайте мне мяч, и я забью, если это так важно, – вновь закричал неугомонный Шарик. В его ушах шмель пошёл на третий круг, и Шарик уже собирался заменить его на «Танец с саблями», когда игра закончилась.
Через полчаса Шарик с Бобиком уже присобачились на балконе, допивали пиво, подсчитывая голевые моменты и зарплаты игроков под пение птиц. Когда тема футбола себя исчерпала, Бобик, как обычно, рассказал любимую историю. Шарик великодушно воспринимал повторы друга, тем более, что ему она тоже нравилась. Нравилась тем, что с каждым разом обрастала всё новыми подробностями:
– Она заехала на тротуар и неслась на меня со скоростью девяносто мыслей в секунду, я не успевал за ними. «Машина изящная», – всё что засело у меня в голове, бывают такие женщины, которых называют ещё роковыми. Им позволено даже давить людей: красота всё искупит, ей простительно. Видел бы ты только её большие томные фары, свет приглушённый, впечатляющий буфер. В общем, я послушно лёг под колеса, – показал пальцами кавычки Бобик.
Шарик улыбнулся в знак ясности сути происходящего и пикантности ситуации.
– Она проехала, не придав этому большого значения, умчалась дальше, – продолжил Боб. – Роман наш продлился не больше месяца. Мы познакомились на тротуаре, там и расстались – изящная она, я подавленный. Знаешь, как мы расстались?
«Знаю, конечно! Сто раз уже знаю!» – хотел крикнуть Шарик, так как уже соскучился по своему дому, но промолчал.
– Пальцы её были длинные, утончённые, из тех что оставляют отпечатки в душе, – начал Боб как всегда, издалека. – Так вот, указательным она легонько стукнула по сигарете: «Я больше тебя не люблю».
Шарик представил, как серая горстка пепла упала свежей могилкой. Девушка посмотрела сквозь бывшего на весь оставшийся мир, очаровательно им затянулась, заполнила место в душе, которое только освободилось. А Бобика окутала порция нового дыма.
– Где же была твоя интуиция?
– Ушла.
– Чего так?
– Ты же знаешь, что такое две женщины под одной крышей. Не ужилась с логикой.
– Хорошо, хоть крыша на месте, – понимающе посмотрел Шарик на своего друга.
Кот застрял в лифте, один. «Надо же было такому случиться, в кои-то веки собрался выйти сам по себе, и на тебе, – подумал он про себя. – Чёрт, сколько здесь теперь куковать одному, – погладил он языком свою грудку. – Без воды, без хозяина, без дома, без общества, без связи, без прессы, – рассуждал он, глядя на себя в зеркало. – Хотя одиночество – время подумать, время прикинуть, правильно ли, с теми ли я здесь живу. Один-одинёшенек», – он так думал, пока не увидел на стене муху, та куда-то торопилась и взвизгнула:
– Эй, вы! Да, вы рыжий, в полоску. Мужчина!
– Я? – посмотрел на неё Том, потом на себя в зеркало.
– Да, вы! Нажмите тревожную кнопку и вызовите лифтёра, сделайте же что-нибудь, мужчина.
И Том это сделал, всё, как она сказала.
Пока кот разговаривал с диспетчером, муха смотрела на него большими глазами и потирала лапки, будто замёрзла. Она молчала, пока вдруг не представилась:
– Жужа.
– А я Том.
– Очень приятно. Вы кем работаете?
«Типичный вопрос разведённой женщины», – отметил Том по инерции. – Я поэт.
– Кот-поэт? Никогда не думала, что поэзия может застрять в лифте. А как же её крылья?
– А как же ваши? – возразил тот, улыбаясь.
– Мои намочил ливень, – попыталась расправить она перепонки бессильно… – Не волнуйтесь, они скоро высохнут. И что вы пишете? – погладила Жужа своё лицо, как будто решила умыться воздухом.
– Стихи, – присел Том на корточки в поисках точки зрения, но нашёл лишь собственный хвост.
– Ах да, ведь поэты пишут стихи, глупо спросила. Хорошие? – пошуршала она крыльями, будто собиралась подлететь к нему ближе.
– Разве стихи бывают хорошие? – иронизировал кот. – Хотите, почитаю из свежего? – посмотрел на неё и подумал: «Как трудно смотреть мухе в глаза, то же самое, что смотреть на коричневую обивку дивана, пытаясь найти в ней что-то разумное».
– Извольте, что-нибудь раннее, я люблю с душком, – совершила она посадку на его плечо.
Тогда он прочёл ей из цикла «стихи о говне».
– Вы меня извините, но стихи говенные, – слетела она с плеча обратно на стену.
– Вы же сами хотели с душком, – расстроился Том такому повороту событий.
– Да. Но послушав, сразу становится ясно, что вы никогда не бывали там, в полном дерьме. Понимаете, чтобы писать о говне, надо пожить в нём хотя бы некоторое время, вы же живёте в квартире с отоплением и горячей водой, как вы можете рассуждать о высоком? Вот я жила, и я знаю, что это такое… Я могу вам устроить, если хотите, в моей куче есть свободная комнатка, – снова потёрла Жужа свои ручки.
– Жить в дерьме, только ради того чтобы писать о нём так же искренне и правдиво? Спасибо, конечно, пока не готов. К тому же меня ждёт хозяин дома, да и неудобно как-то стеснять вас, – снова посмотрел Том на своё отражение.