Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова

Когда все же вытолкались из избы в морозные сумерки -хорошо, не было ветра, -- то выглядели оба как два черных колобка на бело-сером снегу: маленький колобок и большой колобок -- все, что теплого было, напялили на себя. Справа на станции резервные пути уже были забиты составами, это которые несрочные, им отстаиваться теперь до окончания "пилота", а пропускались, пока "пилот" не начался, всякие скорые пассажирские, литерные и прочие спецпоезда, которым хоть все сцепки порви, но прибыть по назначению надо по графику, минута в минуту. Еще через полчаса подходящие поезда уже не будут помещаться на станционных путях, и тогда их начнут выталкивать по нечетной вперед до самого предпилотного оцепления.

Спешили, но к назначенному старшиной времени все равно уже опаздывали. Темно, а топать по бровочке, от проходящих поездов сторонясь, откос к Байкалу ногой выщупывая. А встречный ослепит -- стой на месте, пока глаза к темноте привыкнут. Когда дотопали по путям до Шагуриной будки, старшины там уже не было, но бабы из бригады, стоявшие в оцеплении, передали, чтобы ждали, что он подойдет, когда будут закончены все приготовления к "пилоту". Лизавета знала: сейчас двадцать или тридцать человек -- вся бригада, в том числе и сам бригадир, за исключением взрывников-скалолазов, которые еще на скалах, вручную стаскивают со штабелей, вчера заготовленных, огромные сосновые бревна, подкатывают их к рельсам, чтобы перекрыть их со скальной стороны, а по рельсам хоть и тихо, но все время идут те самые пассажирские и литерные, и надо глядеть в оба, чтоб, не дай Бог, кого-нибудь не зацепило, чтобы бревна не подкатились к рельсам раньше положенного, чтоб кто-нибудь в спешке-торопе лом или слегу на рельсу не бросил...

Тут из шагуриной будки -- так прозывался дом путевого обходчика Василия Шагурина -- высыпали шагуринята -- трое мальцов от одиннадцати до семи, все в соплях, одетые кто в чем, но все не по размеру -- от катанок до шитых-перешитых телогреек и шапок-ушанок. Загомонив, они обступили Кольку, оттеснили его к откосу и там делились с ним своими знаниями про предстоящий "пилот": сколько взрывчатки напихано в скале, сколько бревен привезли для накату, ну и вообще как все это будет...

На скамеечку, что с шестью ножками у завалинки дома, к Лизавете подсела Груня Андрюхина, женщина всего лишь тридцати двух лет -- Лизавета уже все знала обо всех в нефедовской бригаде, -- но с виду Груне можно было дать и пятьдесят. Как говорили, ухайдокала ее, солдатскую вдову, бригада срезки откосов, и теперь Груню, заполучившую на подтаске камней все, какие только существуют, грыжи, ставили в оцепление, не увольняя из жалости к четверым девкам, почти погодкам, которых она успела нарожать до войны и в первые годы, пока ее муженек, тоже рабочий бригады срезки, сидел на "броне". Чудной был парень. Когда одна за одной две девки родились, стали подразнивать его, что, мол, бракодел, что парня-то, мол, слабу сделать. Тогда говорил, что будет делать хоть десять, пока парень не получится. Не успел, сняли "броню" в начале сорок третьего, и с концами.

Для долгого стояния на морозе Груня напялила на себя все, что было теплого, а поверх одежек -- тулуп путейский, казалась толстущей, хотя была доска доской... Обвешанная связками петард и путейскими флажками, еле разместилась на скамейке. А вопрос-то у Груни, как и у всех: когда поженитесь? Лизавета не раздражалась, привыкла отшучиваться, но Груня -- тихая женщина, с такой можно было бы и пооткровенничать, о решении своем поведать; уже изготовилась было, но -- свисток очередного по нечетной подползающего состава, и Груня, выявив проворность, метнулась навстречу с желтым флажком в руке, требующим от машиниста самого малого хода. Только состав прополз, по четной прикатила "пионерка" -- железнодорожная тележка с мотором -- и рассыльный со станции прокричал Груне, что четную путь закрывают для движения и будут на нее выпихивать составы -- все тупики забиты. "Пионерка", верезжа, укатила на станцию, а Груня поковыляла за ней раскладывать петарды, указующие границы продвижения выпихнутого состава.

Неожиданно, как будто из мороза, возник Нефедов. Колька кинулся к нему, вцепился в полушубок: когда да когда?

-- Скоро, -- отвечал старшина, подходя к Лизавете. -Замерзла? Отсюда вы ничего не увидите. Будем с Байкала смотреть.

-- Ой, а лед-то... -- испугалась Лизавета.

-- Да ты что! Такие морозы с ноября! В Слюдянке уже полуторки ходят. Зато картинка будет во всей красе. Ну, я побежал. Как рожки задудят, выходите на лед, а я по-последнему гляну и к вам. Все! Побежал!