Повесть о красном орленке

Затужили местные власти, поскучнело кулачье — жаль разгромленных лучших дивизий генерала Ханжина и отборного офицерского корпуса генерала Каппеля, который лег под стенами далекой неведомой Уфы. Ведь все время ждали: вот-вот грянет победа.

Беднота урывками узнавала новости, но от этого радость была не меньше: значит, не иссякла сила Советов, значит, гнет она Колчака.

Красные заняли Бугуруслан, Белебей, Бугульму, Уфу. Повторяют люди эти слова и удивляются: что за странные и непонятные названия у городов? Где они? Далеко ли от Омска? Скоро ли красные в Сибирь войдут?..

Вертится Артемка среди мужиков, собравшихся на улице покурить да переброситься словом, прислушивается, что интересного скажут. Иные, видать, многое знают. Уловил знакомое слово «партизаны», навострил уши. Говорил Спирькин отец, дядя Иван:

— В Касмале орудуют. Целый отряд, говорят, человек шестьдесят. Верховодит мужик из Вострово Ефим Мамонтов, из дезертиров. Поприжал в селах власть. Недавно новобранцев отбил, в двух селах карателей поразогнал, арестованных из каталажек выпустил.

—    И у нас в уезде, слыхать, отряд появился. Тоже в лесах.

— Не один, говорят...

— Да, подымается мужик. Сурьезное дело будет...

У Артемки сердце замерло от тревожной радости: неужто и до них докатилась война? А через два дня он еще больше убедился и понял, что наступает грозное время.

Это было 11 июня. Ночью прошел дождь, да такой, что во дворе собралась огромная лужа.

Артемка еще валялся в постели, когда мать попросила:

— Ты бы, Темушка, встал да воду согнал со двора: ни пройти, ни перепрыгнуть.

Вышел — тепло, парной землей пахнет. Солнце так и бьет по глазам — смотреть трудно. Воробьи будто ошалели, под стрехой возню, крик подняли, что твоя ярмарка.

Закатал Артемка штаны, прошел лужей в завозню, взял лопату. Копает канавку, а сам поглядывает, как за ним по канавке вода бежит. Вывел на улицу, пустил: зажурчала вода, даже запенилась. Обрадовалась, видать, что на волю выбралась.

Разогнулся: что это? На Спирькином заборе квадратик белеет. Подошел — листок приклеенный.

— Тема, что там? — послышался звонкий голос: Настенька из калитки выглядывает.

— Написано что-то. Иди — почитаю.

Настенька рада, что позвал, прибежала, встала рядом:

— Мелко-то как написано!

— Ничего, прочтем,— солидно ответил Артемка.

Первые же строки жиганули яркой молнией.

— «Товарищи крестьяне! Долго мы терпели издевательства и непосильные поборы кровопийцы Колчака и его кровожадной шайки. Долго мы смотрели, умываясь горючей слезой, как убивают наших детей и братьев, как истязают наших жен и матерей, как жгут наши села, грабят наше добро, нажитое тяжким трудом.

Довольно, товарищи! Проснитесь! Подымайтесь все, как один, на битву с заклятым врагом трудового народа! Беритесь за оружие!..»

— Ого,— прошептал Артемка, а по спине пробежали мурашки.— Вот это штука!

Настенька ухватилась за Артемкину руку, стоит не шелохнется, смотрит на листок напряженными глазами:

— Читай, читай, Тема...

Не заметили, как подошли и стали позади две женщины, а потом мужик с уздечкой — мимо шел. Слушали сосредоточенно, мужик забыл даже о куреве: как держал в пальцах незажженную самокрутку, так и застыл.

— «...Наша власть — народная Советская власть. Она — наше счастье и свобода. Так поднимайтесь же на ее завоевание!

Дорогие товарищи, братья и сестры! Не давайте своих сынов в армию Колчака, которая хочет задушить Советы, а нас превратить в рабов. Прячьте хлеб, уводите лошадей и скот, чтобы не отнял их Колчак.

Сейчас по всему уезду ненасытная белогвардейская свора объявила новый побор скота для своей бандитской армии и иностранных интервентов.

Будьте начеку, товарищи!

Мешайте врагам нашим как сможете, срывайте их планы, бейте колчаковцев, громите карательные отряды и всякую буржуазно-кулацкую сволочь...»

Крепкая оплеуха отбросила Артемку в сторону. Обернулся — Кузьма Филимонов, злой, вспаренный, с ворохом скомканных листовок в руке.

— Марш отседова, морды! — заорал.— Плетей захотели?! Али в каталажке попариться? Я вам покажу, как крамолу читать! — И уже к Артемке: — А тебе, гаденышу, шкуру спущу, коли еще замечу. Ты у меня быстро эту самую грамоту забудешь.

Женщины и мужик чуть ли не бегом бросились врассыпную. Артемка с Настенькой отошли на свою сторону улицы, остановились.

Кузьма торопливо сдирал пальцами листок, но он крепко держался на заборе, отрываясь мелкими лоскутьями. Тогда Кузьма остервенело принялся соскабливать его ножом, потом глянул вдоль улицы: где еще кучкой стоит народ. Увидел — понесся туда.

Артемка злорадно усмехнулся и неожиданно закричал вслед Кузьме:

— Держи его! — А потом уже к Настеньке: — Видала, как забегали? Это, брат, только начало. Погоди, не так еще бегать будут.

А у Настеньки свое на уме:

— Больно ударил-то?

Артемка махнул рукой:

— Ну уж — больно! Ерунда.

— Ага, вон как стукнул!

Артемка снова рассердился:

— Да что ты все с жалостью ко мне пристаешь? — Увидел, как огорчилась Настенька, смягчился : — Сказал, не больно — значит, не больно. Меня еще не так били, да ничего... Ладно, я пошел. Дела есть.