Повесть о красном Дундиче

Как-то утром приходит Дундич в полк от комдива Городовикова и говорит, что в дивизии совсем кончается провиант и нужно разведать в ближайших станицах и хуторах наличие у богатых казаков хлеба и фуража.

Для операции отобрал Дундич с десяток бойцов. Скрытно подошел отряд к степной речке Аксай — притоку Дона. Только сунулись к стене камыша, увидели скачущих к реке белых.

Резво и беззаботно подъехали те к берегу, спешились, а двое, как на учениях, швырнули гранаты. Да так далеко, что возле камышовой чащи раздались глухие взрывы и поднялись над рекой высокие фонтаны воды.

Дундич решил, что белые обнаружили отряд, и уже поднял наган, чтобы ответить врагу, но в это время сильная рука Паршина отвела его в сторону.

— Не торопись, командир. Видишь, кадеты решили ухой нас угостить.

Не понял Дундич, смеется над ним боец или серьезно говорит, но стрелять не стал. Посмотрел на воду, а там плывет вверх брюхом оглушенная рыба. Казаки разделись, залезли в воду, фыркают, балагурят насчет генеральской ухи и собирают в мешки рыбу, которая покрупнее да пожирнее. А мелочь плывет вниз по течению к мосту.

— Ах, поганцы, — ругнулся Паршин, — какой частик бракуют.

— Не горюй, Яша, — успокоил его командир. — Сейчас заставим всю выбрать.

Приказал он своим бойцам незаметно продвигаться к мосту и оттуда неожиданно ударить по рыбакам, а Паршин снова его попросил:

— Не торопись, командир. У них там и на эскадрой не хватит. Пусть еще порыбалят.

— Вдруг уедут? — засомневался Дундич.

— Не уедут, — уверил Паршин. — Вон только подвода за уловом идет да приемщик едет.

Высыпали казаки рыбу в повозку, радуются удаче, просят у подъехавшего есаула по чарке самогона, а есаул перебрал рыбу и начал бранить казаков за нищенский улов и за то, что не поймали они ни одной благородной рыбы. Приказал сделать еще заход и непременно изловить царскую рыбу — стерлядку.

Услышал приказ Паршин, подмигнул своему командиру, а когда увидел, что из станицы выехали еще две подводы — одна походная кухня, а вторая бричка, доверху чем-то груженная, аж руки от удовольствия потер.

Между тем казаки бросили еще две гранаты, снова полезли в воду. Теперь уже молча собирали они свою добычу. Отбирали самых крупных сазанов. А стерлядки, как назло, ни одной не попадалось.

Тут уж бойцы радостно заулыбались, поняли: придется белым еще заход делать. А то что же за генеральская уха без красной рыбы. Так и оказалось. Не захотел есаул варить уху без стерлядки, велел еще раз попытать счастья, а подъехавшим казакам приказал расстелить брезент под ивами, расставить тарелки, бутылки, стаканы, нарезать хлеб, зелень. Повар с помощником должен был без промедления чистить и разделывать улов.

В третий раз казаки полезли в речку. Теперь они уже роптали, не выбирая слов, на свое начальство, из-за которого приходится до посинения купаться. Наконец попалась им пара добрых стерлядей.

— Это же наша кичига, — восхищенно шепнул Дундич, — Вкуснятина! — цокнул он языком. — Жалко, что мало.

Казаки меж тем вытащили рыбины на брезент, начали одеваться, а отряд Дундича тут как тут:

— Руки вверх!

Казаки опешили, а есаул — за кобуру. Не успел он выдернуть наган, как Дундич уже сидел на нем верхом. Связали есаула, заткнули ему рот кляпом, бросили в повозку с хлебом и вином, ловцам велели, не мешкая, двигаться на мост.

Переехали на ту сторону Аксая, спустились в лощину, где буденовцы оставили коней, а Паршин сказал повару:

— Ты даром время не теряй, заваривай юшку-то.

По дороге красные узнали, что казаки готовили обед генералу Улагаю.

Через некоторое время отряд Дундича возвратился в свою часть, а спустя полчаса полк с аппетитом ел наваристую уху и благодарил Дундича.

Но командир сказал, что на этот раз спасибо надо говорить Паршину, который посоветовал ему не стрелять, и генералу Улагаю, который захотел ухи отведать.

Секретный пакет

Только кавалеристы вышли со станции Большая Таловка, как над степью прострекотал аэроплан. Он был похож на книжную этажерку. Два легких крыла крепились к фюзеляжу из трубок, планок и проволоки. Моторы на такие самолеты ставились громоздкие, но несильные. Вдобавок они очень громко тарахтели. За шум пехота называла аэропланы «примусами».

Буденный тотчас отдал приказ:

— Знамена свернуть!

Такой приказ был необходим. Ведь никто не знал, чей это самолет — красных или белых. Если самолет свой, знамена можно быстро развернуть, а если белых, летчику трудно будет определить, чьи войска и что с ними делать: бросать на них бомбы или не бросать.

Буденный почему-то решил, что аэроплан этот не красный, хотя на нем не было никаких опознавательных знаков. «Если бы наш, — думал комдив, — меня бы предупредили. И летел бы он не с юга, а с севера пли востока».