Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3

Догадавшись, что письмо получено из того самого дома, который давно уже волновал его воображение, принц Хёбукё прочел его с особым вниманием.

– Я сам отвечу, – сказал он.

«На реке Удзи,
Путь к тебе преграждая,
Вздымаются волны.
Так пусть же хоть ветер станет
Надежным посланцем мне!»

Сайсё-но тюдзё все-таки решил посетить горную обитель и взял с собой нескольких юношей, страстных любителей музыки. Переправляясь на противоположный берег, они наигрывали мелодию под названием «Воды реки».

Жилище принца пленило их своеобразной, чарующей красотой. К галерее, обращенной к реке, вели изящные мостики, на каждой мелочи лежала печать тонкого вкуса и благородных привычек обитателей усадьбы. Разумеется, все здесь было устроено иначе, чем в доме, который они только что покинули. Деревенского вида плетеные ширмы, скромное и вместе с тем изысканное убранство… Все было тщательно вычищено и готово к приему гостей. Превосходные старинные инструменты лежали так, словно давно уже… Настроив их в тональность «итикоцу», юноши заиграли «Деву из Сакура». Все горели желанием послушать, как принц играет на китайском кото, но тот, взяв кото «со», лишь изредка, словно нехотя, подыгрывал им. Потому ли, что он играл в непривычной для молодых людей манере, или по какой другой причине, но только все решили, что ничего более замечательного им еще не приходилось слышать.

Угощение тоже было прекрасное и как нельзя лучше отвечало обстановке.

В округе жило немало людей благородного происхождения, были среди них и весьма уже немолодые отпрыски высочайшего рода. Все они принимали в принце большое участие и всегда готовы были прийти ему на помощь. Вот и теперь все, кто мог, собрались в его доме, поэтому даже вино разносили прислужники вполне достойной наружности, хотя и несколько старомодно одетые.

Разумеется, мысль о юных дочерях принца, скрывающихся во внутренних покоях, волновала воображение многих. А каково было принцу Хёбукё? Сетуя на высокое звание, ограничивающее его свободу и не позволяющее следовать велению сердца, он печалился и вздыхал: «Неужели даже теперь?» В конце концов, не в силах более сдерживаться, сорвал прекрасную ветку вишни и отослал ее с прислуживавшим ему миловидным отроком дочерям принца, сопроводив запиской следующего содержания:

«В горной глуши
Повстречав цветущую вишню,
Ветку сорвал
И свою украсил прическу
Точно так же, как ты…

„И поля показались так дороги сердцу…“» (254). Девушки растерялись, не зная, как лучше ответить.

– Вам следует хорошенько обдумать ответ, но медлить тоже не стоит, – сказал кто-то из пожилых прислужниц, и старшая сестра, сочинив песню, поручила младшей записать ее:

«Ужель для того лишь,
Чтоб прическу свою украсить
Веткой цветущей,
Задержался весенний путник
У бедной хижины горной?

Право, „какие цветы привлекут теперь?.. “» (398).

Нака-но кими записала все это безупречно изящным почерком. Ветер гулял над рекой туда и обратно, перенося звуки музыки с одного берега на другой…

Скоро приехал Адзэти-но дайнагон, готовый согласно высочайшему повелению сопровождать принца Хёбукё в столицу, и окруженный еще более многочисленной свитой принц тронулся в обратный путь. Его спутники то и дело оглядывались, сожалея, что приходится расставаться с этим прекрасным местом, а сам принц утешал себя надеждой, что «когда-нибудь снова…».

Цветение было в самом разгаре, окрестные горы, окутанные легкой дымкой, представляли собой редкое по красоте зрелище, и немало китайских стихов и японских песен было сложено в их честь, но, к сожалению, я не потрудилась разузнать…

Недовольный тем, что столь поспешное возвращение помешало ему открыть девушкам свои чувства, принц Хёбукё стал часто писать к ним, уже не прибегая к помощи посредников.

– Отвечайте ему, – посоветовал Восьмой принц. – Постарайтесь только делать вид, будто не принимаете его излияний всерьез. А то он совсем потеряет голову. Этот принц славится на редкость пылким, изменчивым нравом. Трудно было ожидать, что он останется равнодушным, узнав о вашем существовании.

Отвечала принцу Хёбукё Нака-но кими, ибо Ооикими считала, что даже в шутку не может позволить себе…

В последнее время Восьмой принц казался особенно печальным. Как знать – не потому ли, что эта «томительная пора» (399) сама по себе располагала к унынию? Видя, что дочери его год от года становятся все прекраснее, он скорее огорчался, чем радовался. «Будь они безобразны, – думал он, – я еще мог бы примириться с тем, что им приходится жить в такой глуши». Денно и нощно преследовали его тягостные мысли, и сердце не знало покоя. К тому времени старшей сестре исполнилось двадцать пять лет, а младшей – двадцать три.