Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

— Можно было бы ещё поиграть, но Инумия, наверное, устала. На сегодня хватит, — сказала госпожа.

Инумия запоминала всё со второго раза. Казалось, что она училась очень долго, достигла вершины мастерства и сейчас, слушая игру других, вспоминала то, что знала давно. Когда дома Первая принцесса садилась за кото, девочка не отходила от неё и горела желанием играть сама, а сейчас, не чувствуя ни малейшей усталости, она всем сердцем отдавалась учению.

На следующий день от Первой принцессы пришло письмо на имя кормилицы:

«Всю ночь очень беспокоилась об Инумия. Начала ли она учиться? Я не могу слышать, но это должна быть прекрасная музыка. Играла ли она ночью? Я очень тоскую. Напиши мне обо всём».

Письмо пришло в то время, когда Накатада находился в башне. Отправляясь туда, он сказал прислуживающим дамам:

— Если будет что-то срочное, пойдите в павильон для уженья и хлопните в ладоши.

Дама Тюнагон, молодая и сообразительная, вручила письмо юной служанке по имени Мияги и послала её в павильон.

— Пусть господин убедится, что у нас прекрасная память. Но его поведение необъяснимо. Почему чтобы передать письмо, надо идти в павильон для уженья и хлопать в ладоши? — смеясь, говорила она другим дамам.

Дама Тюнагон устроилась в южной части павильона, у занавеси между передними покоями и верандой. Мияги приблизилась к перилам и захлопала в ладоши. Через некоторое время к ним пришёл Накатада. Прочитав письмо, он попросил принести тушечницу, а когда ему её подали, написал ответ:

«Спасибо за письмо. Ты была страшно расстроена, и я так был встревожен твоим состоянием, что ничего не мог сказать. Ты спрашиваешь о том, как чувствует себя Инумия. Этим ты меня обрадовала больше, чем если бы спросила, как чувствую себя я сам. Меня радует, что твоё беспокойство постепенно проходит. ‹…› Ты пишешь, что лёжа долгой осенней ночью в одиночестве, ты до самого рассвета о чём-то думаешь и таким образом множишь свои прегрешения. Меня это очень растрогало, и я почувствовал к тебе большую нежность».[369]

Затем Накатада прошёл в комнаты прислуживающих дам и, заглянув за занавеси, сказал:

— Госпожа Тани, дайте, пожалуйста, всем фрукты. Вы как всегда играете, наверное, в шашки или в кости. Первая принцесса очень тревожится об Инумия, а она играла на кото, как мне кажется, с большим удовольствием.

Было видно, что он находится в превосходном настроении. Вскоре он ушёл.

Кормилица Дзидзю была дочерью принца Хёбукё, сына отрёкшегося императора Сага. В детстве Дзидзю всё время проводила в играх с Первой принцессой. Она была очень красива. Брат принцессы, сын госпожи Дзидзюдэн, тайно посещал её ‹…›. Дзидзю кормила молоком очень недолго и повторяла, что никакая она не кормилица, но прозвище это прилипло к ней. Первая Принцесса очень её любила.

Дзидзю написала в ответ принцессе:

«Я Ваше письмо передала ‹…›. Я слышала, что Инумия учится музыке с большими успехами. Генерал явно в очень хорошем настроении. Звуки кото как будто уходят за облака, они столь прекрасны, что внушают трепет, — но я в этом так мало смыслю! Попросите рассказать принца Соти».[370]

Когда принцесса это прочитала, её охватила глубокая радость.

— Ах, как трепещет сердце! — воскликнула она и отложила письмо.

Вечером еду принесли в башню. Генерал спросил дочку:

— Не устала ли ты? Если хочешь, я позову кормилицу Дзидзю.

— Я лучше поиграю в куклы, — ответила она. — Но я хочу играть на кото до восхода луны, так всегда делает матушка.

Накатада пришёл в восторг от её слов.

Четыре прислужницы в китайских платьях со шлейфами внесли столики с едой. Две прислуживающие дамы, держа переносные занавески высотой в три сяку, поднялись на башню. За ужином Накатада всё время прислуживал матери, и она сказала:

— Зачем ты, мужчина, этим занимаешься? Позови лучше Тюнагон или Дзидзю.

— К чему? — возразил он и продолжал прислуживать ей.

Тюнагон подала воду для полоскания рта и ушла.

Во время еды возле Инумия было две кормилицы в китайских платьях со шлейфами. Генерал передавал блюда. Инумия давали только фрукты, она ела мало. Четыре молодых прислужника, приятной наружности, с длинными волосами, связанными в пучок, шествуя через арочный мостик, который вёл к деревьям на южной горке, принесли генералу ‹…›. Накатада, спустившись и подойдя к перилам, сам взял этот столик и возвратился наверх.

Вид вокруг был очень красив и казался нарисованным на картине.

За один день Инумия могла выучить много произведений, но Накатада преподавал ей в день не больше двух или трёх. Так проходили дни.

С каждым днём горки и растения в саду становились всё красивее. Однажды Инумия, глядя на южные горы, тихонько прошептала:

— Если бы я могла любоваться этими горами вместе с матушкой!

Генерал услышал это и, глубоко тронутый печалью, сказал дочери:

— Когда ты будешь совсем хорошо заниматься на кото и твёрдо запоминать произведения, тогда мать твоя придёт сюда, чтобы вместе с тобой любоваться горами. Так она обещала.

Девочка сконфузилась и ничего не ответила.