Повесть о детстве

Больше не буду. Хошь, я научу тебя на кулачки драться?

И вдруг опять затрясся от хохота:

- Как он домового-то... Помогай, бат, дедушка домовой! Ух ты, Настёнкин сын, как распотешил!..

Он оттолкнул меня в сторону, шагнул к бабушке, низко ей поклонился и покорно проговорил:

- Прости меня, Христа ради, мамынька, окаянного!

- Бог простит, Ларя. Я уж не встану больше. Похорони меня, милый, по-хорошему, чтобы люди не осудили. Дай тебе, господи, счастья.

- Мамынька, весь расшибусь, а похороню, как барыню.

Портки продам, а поминки сделаю на весь порядок.

Бабушка поманила его пальцем, он наклонился над нею.

Она взяла в руки его лохматую голову, притянула к себе и поцеловала.

- Об отце помни, Ларя. Такого человека однова земля родит. Горе принести людям и дурак может, а человека вознести трудно. Вознесешь добром другого - сам вознесешься. Не губи родных, Ларя, - сам сгибнешь, даром пропадешь. Слушай, чего говорю, Ларенька, да помни... И душа у тебя хорошая, и сердце радошное... не убивай души, Ларя!..

Поглаживая его лохмы, она уговаривала его, как ребенка:

- Вот весна скоро придет, Ларя, а весной поехать бы тебе в Астрахань... на ватаги... Раздолье там... и кого-то там нет!.. Да там силушкой-то своей и размахнулся бы..

Этот силач и боец опять заплакал. Захлебываясь слезами, он нежно повторял только одно слово:

- Мамынька!.. Мамынька!..

Схватив со стола шапку, он, наклонившись вперед, пошел к двери, поднял ведро и вылез в.сени, как большущий зверь.

На другой день бабушка Наталья послала меня на барский двор к Маше, чтобы позвать ее к ней: здоровье, мол, у ней, у бабушки, стало совсем плохое - как бы ей не умереть.

- Да скажи ей, чтобы побереглась: как бы Ларивон йе сделал ей худа, как бы не нагрянул к ней с пьяных глаз и не обесславил на всю округу. Похоронили бы меня честь честью, а после уж пущай живут как хотят.

От бабушкиной избы надо было подняться прямо на гору и идти вдоль высокого обрыва над речкой. У последней избы верхнего порядка дорогу пересекало прясло, которое отделяло барское имение от деревни. В последней избе жил Архип Уколов со старухой - бывший солдат. Одна нога была у него на деревяшке, но он бойко ковылял на ней, не зная усталости. Скотины у него не было, надел свой он отдавал шабрам за хлеб, а сам - хороший печник - ходил по округе, клал печи или плотничал. Но мастер он был на все руки: и маляр, и столяр, и сапожник, и плотник. На барском дворе он был свой человек, и его там ценили очень высоко. Он по какому-то своему способу построил плотину для водяной мельницы, сделал для барчат красивые лодки, хотя никогда раньше их не делал. Даже печи клал необычно, и другие печники только разводили руками. Домовитые мужики его презирали за бедность, но обходиться без него не могли. В деревне никто не курил - с давних пор считалось это грехом, позорной слабостью и развратом, - но Архип, как старый отставной солдат, раненный на войне с турками, курил трубочку безвозбранно.

Особенно любили его ребятишки: он искусно делал затейливые игрушки вырезал из дерева лошадей, делал телеги, сохи, ветряные мельницы с колесами и жерновами.

Когда он был дома, около его избы всегда собиралась толпа малышей и подростков. Он толкался среди них и рассказывал им всякую всячину. На выдумки тоже был большой охотник. Держался он с ребятишками как ровня и дарил им свои поделки. Это был высокий старик с молодым лицом, с живыми, лукавыми глазами, стриженный по-солдатски, с густыми усами, которые срастались с бачкам.и. Веселый и расторопный, хоть и на деревяшке, он любил посмеяться и поиграть с девками. Володимирыч с Архипом были задушевные друзья: оба были на войне, оба трубокуры, оба люди бывалые, оба не унывали и относились к людям с беззлобной насмешечкой, но Володимирыч был мудрец, а Архип ходил с прозвищем "шутолома".

Когда я подошел к воротам, он стоял у прясла без шубы и шапки и привязывал деревянного солдата к колу. Дул легкий ветерок со стороны барского двора, к солдат с трещоткой взмахивал саблями в руках. Архип смеялся мне навстречу, показывая на солдата, задушливо кашлял и кричал:

- Вот какой храбрый барабанщик! Рубит, колет турка и в барабан бьет! Смирно! Здра-жла, портупей-прапорщик! - И Архип приложил руку к уху. Потом по-солдатски повернулся ко мне и поманил пальцем: - Ты чей, тятькин сын?

- Василия Фомича.

- Куда в поход собрался и откуда выступил?

- Чай, на барский двор, к тете Маше. Бабушка-то Наталья слегла, а я у ней убираюсь.

Архип поглядел в сторону барского двора, потом опять повернулся ко мне, смерил меня молодыми глазами, гмыкнул, вынул трубочку изо рта и постукал ею по колу. Было морозно, и деревня внизу, за речкой, коченела в опаловой дымке, а старик стоял на жгучем ветерке и словно не чувствовал холода. Деревянный солдат трещал и махал саблями.