- Бестолковый ты человек, Мнколай. Только и знаешь:
ха-ха да ха-ха - не боюсь греха. А жизнь прожить - не поле перейти.
А Миколай Андреич охотно отвечал, посмеиваясь:
- А чего, родитель, тужить-то? Не пашем, не сеем, не жнем, а сыты и обуты-одеты. Машуха на своей усадьбе копается, я - в рабочей артели, на вальцах работаю. Месяц проработал - денежки получай. А жить да работать в своей артели вполагоря: там - товарищи. В добрый час в компании и душу отведешь, а в худой и руку подадут. Мы с Машаркой летом на Кубань подадимся. Там хлебный край, и на мельницах сотни работают. Дружки туда зовут. Я ведь "вальцовой" называюсь, мастер.
Отец слушал его с удовольствием, а потом они уходили куда-то вдвоем, как задушевные друзья.
Агафон любил больше беседовать с дедушкой, и они даже за угощеньем, за постным столом, где ради праздника стояло ведро браги, говорили о хозяйстве, о торговле и об извозе. Агафон гладил свою бороду и хвалился:
- Мы с тятенькой - в хорошем деле. У нас все хозяйство справное. Нас и баркн уважает, и на стороне везде содружье. В выгоде союз - главное дело. Гляди-ка, лошадкито какие, сбруя-то! Прокачу, сродники, всем на удивленье!
Он был доволен собой и чванился. Сидел он сытый, жирненький, толстощекий, с заплывшими глазками и смотрел на всех с добродушием удачливого хозяина. А дед не мог на него налюбоваться. Бабушка ухаживала за ним и умильно потчевала своей стряпней. Но он был падок на хмельное, брагой брезговал - "квасок, тесть!" - и ставил на стол штоф водки.
Женщины забирались в чулан и там шептались, посмеивались, обсуждая какие-то свои, бабьи, дела. А мы с Евлашкой выходили на двор и играли в "козны" и в "скаланцы".
К нам приставал Сема и распоряжался игрой, как старший и как опытный игрок. Появлялся и Тит. Сначала он грыз семечки и наблюдал за игрой снисходительно, как взрослый.
Потом приносил откуда-то из своего тайника козны и включался в кон.
Евлашка, белобрысенький толстячок, очень похожий на мать курносенький, с очень добрым личиком и девчачьим голоском,- был ровесник мне. Он мне очень нравился. Порывистый, с лукавыми зелеными глазками, он заливисто смеялся над каждым пустяком: брошу я битком в козны - смеется, выбиваются козны - смеется, сам швырнет биток - хохочет, а когда Тит целится в кон - рассыпается колокольчиком. Для него не было большего удовольствия, как тайно от всех дарить мне или Семе конфетку, крендель, цветной камешек, пуговицу с орлом и вообще всякую чепуху. Однажды Тит накрыл нас, когда Евлашка вынул из кармана порток большой позеленевший грош и с радостным нетерпением протятул мне его.
- Это я нашел еще осенью в огороде, в борозде, как картошку вспахивали. Возьми и не теряй, люби - не забывай.
И он не утерпел и засмеялся.
Это был старинный пятак - толстый, тяжелый, с широко раскинутыми крыльями у орла.
- Эх ты, чтоб тя тута! - удивился я, взвешивая монету на ладони. Чижолый какой, чай, с фунт будет.
Евлашка даже подпрыгнул от удовольствия и залился смехом.
Пальцы Тита мигом слизнули грош с моей ладони.
- Это мне дай, а ему накой!
Евлашка испугался, и радость его сменилась плаксивой гримаской.
- Это я Федяшке... У меня есть еще поменьше, - хошь, тебе отдам?
И опять засмеялся, но со слезами.
Он вынул такой же старый грош и протянул Титу. Тит жадно схватил его и приложил к первой монете.
- И ту и эту мне. Ты, ежели опять найдешь, мне побереги. Я их днем с огнем ищу. - И значительно добавил: - Грош царицы Катерицы счастье приносит... Он фармазонный.
И мне стало понятно, почему он постоянно высматривал на ходу что-то вокруг себя, как будто что-то потерял.
Я обиделся, что так бесцеремонно отнял он у нас гроши, и с сердитой насмешкой крикнул:
- Ты еще с нас кресты сыми... они, чай, тоже медные!
- Кресты грех сымать,- наставительно возразил Тит с богобоязненной строгостью. - Они при святом крещении надеваются. Их ангел-хранитель сторожит. Сымешь - господь семь грехов навалит. Отмаливай их тогда! Долги-то богу надо отрабатывать, как Митрию Степанычу...
Евлашка развеселился и протянул ему солдатскую кокарду:
- На тебе, Титок. Это мне один солдат дал, а я носил на картузе. Ежели что найду - тебе привозить буду. Мне страсть любо дарить что-нибудь.
И он так хорошо засмеялся, что у меня задрожало сердце. Я ждал, что Тит чем-нибудь отдарит его, но он только удовлетворенно шмыгал распухшим от насморка носом.
Я возмутился и набросился на него:
- Евлашка-то задарил тебя, а ты чего ему дашь?
- А чего я дам? Чего у меня есть-то? - встревожился он, озираясь. Евлашка - богатый, а мы - бедные. Когда я накоплю всякой хурды-мурды, а может, и клад найду, - женюсь, тогда раздел у тятеньки вымолю. Вот к Евлашкето сам в гости с женой поеду и отдарюсь...
- Да ты ему сейчас биток отдай.
- Эка! Он, чай, биток-то, свинцом налитый...
Я сердито оттолкнул его:
- Ну и убирайся от нас. Чего тебе еще надо? Ты большой, а кот мышам не товарищ.
Он, переваливаясь, послушно пошагал к воротам.