Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

В Дневнике, вопреки мнению, что Ирина была мрачным, безрадостным, скучным человеком, находим множество фактов, опровергающих это: «После чая пошли в Гефсиманский Сад, играли, бегали, дурили», «Мы играли в карты, очень дурили», «Страшно дурили и смеялись», «Мы дурили и смеялись, как можно только в кругу молодежи и притом — живущей не в общем бараке». Эти записи не расходятся и с мнением современников о «наивности» и «детскости» И. Кнорринг (в жизни и в литературе). Каким бывает ребенок? Разным. Открытый и замкнутый, искренний и скрытный. Всё зависит от того, как он ощущает себя в пространстве. Но ребенок этот весьма прозорлив: «Ведь это так скоро надоест, так скоро станет невозможным». А отзывы об Ирине людей, любящих ее!? — «Там, где Кнорринг, там всегда весело». Почему? Именно потому, что Ирина считала — все ее горести принадлежат ей, ею рождены, ей и претерпевать их. Она Дневнику и стихам адресует «охи» и «ахи». В жизни их быть не должно!

«Я смотрю на жизнь, как на интересную книгу. Все, что сейчас приходится переживать, все это мне кажется; только читаю с большим интересом и увлечением. Меня нет в жизни, есть только героиня какой-то повести. Ведь в книге интересно читать и про радость, и про горе. А разве жизнь не интересна, разве не хочется знать, что ж будет дальше?! Все нужно пережить! Я не ропщу. Перетерпевший до конца — спасен будет!»

Порой кажется, что не найти более слабого человека, чем Ирина. Но лишь до той поры, пока рядом не оказался «более слабый»: она утешает своего друга, т. к. «он быстро унывает и теряет надежду», «если на него смотреть свысока, если его унизят, то он уже перестает быть человеком: он дорожит чужим мнением». Ирина убеждена, что «человеку дороже всего чувство своей правоты и удовлетворения самим собой; самый униженный, самый жалкий человек может быть самым гордым и самым счастливым».

Но поэта, как и не-поэта, касаются эмигрантские реалии: бедность эмигрантов «в жизни» грустнее, чем философии о бедности: «Французы смотрят на русских как на маленьких детей, которых привели в игрушечный магазин: все-то им хочется, все они осматривают, а купить можно только на пятачок». 8 ноября 1923 г. сделана лишь одна запись: «Нищета безобразна, нечеловечна, больше — нищета унизительна!» Ирина рада и малому заработку, особенно, если он приятен (к таковым относится работа в библиотеке Народного университета, но работа, к сожалению, не постоянна).

Дневник является произведением как литературным, так и историческим; в частности, живым свидетелем «политических стычек» в среде русской эмиграции. Не интересуясь политикой как таковой, автор Дневника, конечно, не может избежать пересказа «взрослых» разговоров. Впрочем, Игорь Софиев отмечает особенность эмиграции той поры: «Несмотря на разнобой в политических взглядах, даже иногда кардинально противоположных, в силу своего все же высокого культурного уровня и сознания принадлежности к единой русской культуре, что особенно резко ощущается на чужбине, в эмигрантской среде бытовала большая терпимость друг к другу». И приводит случай, когда на елке Тургеневской библиотеки, куда его привел дед, Н. Н. Кнорринг, к ним подошла дама с подносом, где были разложены (для продажи) ленты двух видов — желтые с двуглавым орлом (эмблемой царского престола) и трехцветные (цвета русского национального флага). Н. Н. Кнорринг купил, не раздумывая, вторую; начался было спор, но «всё это больше походило на игру,[16] чем на непримиримую вражду двух противоположных политических точек зрения».