Повернуть судьбу вспять

Мать закрыла дверь на замок. Когда, немного сгорбившись, она свернула в переулок, по которому ходили много раз, Любка удивилась и постепенно начала приходить в ужас. За матерью она шла с тяжелым сердцем, примерно догадывалась, куда она их повела. Там, если дальше идти к подстанции, был гнилой домишко, в котором два года назад жила старая-престарая бабушка. В нем никто не жил, он стоял без окон, забор повалился, а сам он был еще меньше. Наверное, и Таня думала о том же, бросая на Любку сочувствующие взгляды. Любка лишь шмыгала носом — жить теперь будут еще хуже…

Но мать вдруг остановилась на повороте, свернув к воротам углового дома.

Любка замерла, а у Тани лицо выжидательно и тревожно вытянулось. Обе они еще не могли поверить, подозревая, что мать просто-напросто решила срезать расстояние, пробираясь на тропинку. Но мать пересекла тропинку, которая шла параллельно дороге, подошла к тройным воротам, покопалась в кармане, вынула ключ, открывая замок.

— Ну вот, — кивнула она на ворота, по-хозяйски прикрывая распахнутую калитку в палисадник.

— О-о-о! — два облегченных выдоха вырвались одновременно.

И Любка, и Таня застыли, разглядывая дом. Любка вдруг подумала, что никогда не обращала на него внимания. Света в окнах не было, но нежилым он не выглядел. Большой, с виду крепкий, с несколькими окнами, высокий, с воротами, с крытой оградой, которая соединяла дом и большую стайку, с крепким забором, с широким палисадником, который заворачивал за угол и соединялся с огородом, с кустами разросшейся смородины, черемухой и высокой рябиной, оранжевой от ягод. Еще одна черемуха разрослась в другой палисаднике, перегороженном, который был предназначен для кур и примыкал к стайке. О таком доме Любка не стала бы мечтать. От волнения руки у нее задрожали, лицо непроизвольно расплылось в улыбке, слова пропали, остались лишь восклицания и междометия.

Приятно удивленная Таня, заложив руки за спину, приценивалась к дому с тропинки, отойдя на несколько шагов.

Мать открыла дверь и вошла. Любка и Таня ввалились следом, и сразу остановились.

Двор был большой, с тротуарами до крыльца с перилами. В огород вела еще одна крепкая дверь. Даже сено было, доверху набитое под крышу стайки и сваленное в одном углу в ограде. И целая поленница наколотых дров. Большой мост с окном — и еще одно в чулане, который, наверное, можно было считать верандой.

А когда вошли в большую горницу, Любка расположилась к дому окончательно.

Здесь была не одна, а две комнаты, большая горница, и другая комната, в половину меньше, и небольшая кухонька, с проходом вокруг печи. От старых жильцов остался старый диван и железная кровать, стол и три стула со спинками. Полатей не было, только небольшая перемычка между дверью и печью, но потолок низкий. Доброе было и то, что окна открывались. Одна створка в горницу, а вторая на улицу. Если убегать, то можно окна не ломать. Разве что пол накренился и не крашенный, зато стены обиты и с обоями.

Взглянув на покосившийся пол, Любка перестала переживать — в старом доме полы выправляли, дело двух или трех дней. Пожалуй, в такой дом не стыдно приводить гостей, даже Ингу. А то она давно спрашивала, где Любка живет…

Вспомнив об Инге, Любка виновато взглянула на Таню, которая ни о чем не догадывалась. Она откладывала тяжелый разговор до последнего, собираясь сначала их познакомить поближе. Прошло уже полтора месяца, а свести их вместе не получалось.

Жизнь ее в школе изменилась. Инга не стала скрывать, что дружит с ней. Иногда она садилась рядом, если не нужно было считывать с доски. Оказывается, зрение у нее было хуже, чем у Любки, но очки Инга не носила. Васька иногда пытался дать подзатыльник, но Любка внезапно перестала бояться. Другие держались от нее подальше и решительно не понимали Ингу, но Инга не искала понимания. Она вдруг обнаружила в себе столько твердости, которую раньше никогда не показывала. Кроме того, Любка вдруг заметила — и в их классе девочки разбились на несколько групп, интернатские и местные. Поблизости из ровесников жила только Ольга, все девочки были с середины села. Местные как будто даже обрадовались, заговаривая то о школьных дискотеках, или о той, которая по субботам и воскресениям проводилась в доме культуры, приглашая посмотреть через окно, как танцуют взрослые. Им пока в клуб ходить запрещали, на дискотеках непременно дежурили учителя — и не практикантка, которая стала настоящей учительницей и по-прежнему не любила Любку, а все и по очереди, даже завуч с директором.

— Двери не на месте, кто же их режет на печь?! — посетовала мать с досадой, осматриваясь. — В кухне не развернуться, даже стол, наверное, не влезет, ухватом окно выбью… Да вроде ничего печка-то…

Она прошлась и заглянула в нее.

— А мне нравится! Я бы прямо сейчас тут жить осталась! — Любка радостно прошлась по дому.

— Понимала бы чего! — фыркнула мать.

— Тетя Тина, а мне тоже нравится… Он лучше, чем в котором вы живете, — согласилась Таня с подругой. — Нет, крыша не протекает, потолок чистый.