Повелители фрегатов

Историк флота Д.Н. Федоров-Уайт в своей работе «Русские флотские офицеры начала XIX века» писал: «С назначением духовных лиц на суда плавающего флота в конце XVIII и начале XIX века дело обстояло далеко не благополучно. Как пишет Штейнгель: «В это время… на флот посылали духовных… большею частью пьяных и развратных в наказание». В результате этого отбора худших: «К священникам не было никакого уважения, и не редко молодые офицеры и гардемарины строили над ними разные насмешки и пакости». Временами все же попадали на суда духовные лица иного типа, умевшие поддержать достоинство своего сана. Тот же Штейнгель говорит, что на «Изяславе», на котором он тогда плавал, был «иеромонах очень скромный, трезвый и дело свое знающий». Два мичмана, Давыдов и Богданов, позволили себе богохульство в присутствии этого иеромонаха. Тот немедленно же пожаловался на них командиру, который велел прочесть перед виновными «артикул, повелевающий за богохульство прожигать язык каленым железом». В результате, виновные «с искренними слезами раскаяния принуждены были просить священника простить их». Завалишин рассказывает, как офицеры фрегата «Крейсер», на кагором он совершал кругосветное плавание, не хотел в походе исповедоваться у судового иеромонаха, а говели по прибытии в Ситку, где исповедовались у известного миссионера о. Иоанна Вениаминова, впоследствии митрополита Иннокентия.

Несмотря на все недостатки судового духовенства, религиозное чувство, по-видимому, все же было сильно среди флотских офицеров. Свиньин приводит инструкцию капитан-командора Игнатьева, изданную в походе из Кронштадта в Средиземное море: «На корабле вашем строго наблюдать, чтобы христианский долг свято и ненарушимо был сохраняем, и имел отправление молитв и службы Божьей во все праздничные и воскресные дни. Строжайше запрещается, чтобы во время отправления молитвы никто не дерзал заниматься чем-либо другим и чтобы при соблюдении совершенной тишины и благоговения поступаемо было с должным благочестием». В Бока-ди-Катаро тот же Игнатьев, «как добрый христианин, отслужил благодарственный молебен Спасителю».

Правда, среди некоторых выдающихся офицеров взгляд на религию, по-видимому, был близок к английскому деизму XVIII века. А некоторые шли дальше по тому же пути. Так, о знаменитом Лазареве Завалишин говорит, что по его понятиям, «религия — была только необходимое политическое орудие для невежественного народа». По словам Завалишина, даже высказывал взгляд, «что, кто хочет быть хорошим морским офицером и даже вообще военным человеком, тот не должен быть христианином, и что наоборот, христианин не может быть хорошим офицером».

Вразрез с этими мнениями Лазарева идут взгляды большинства морских мемуаристов того времени. Так, Коробка говорит: «По себе судя, не верю, чтобы мореходец… мог быть вольнодумцем. Не верю, чтобы… Вольтер, Спиноза и Дидерот, претерпев бурю или кораблекрушение, могли остаться атеистами и посмели острить язык над святою верою. Кто на воде не бывал, тот до сыта Богу не маливался: справедливо гласит наша пословица». А.П. Беляев говорит, что среди кадет Морского корпуса, в его время обучения там, было много религиозно настроенных. Эти кадеты вели по временам беседы на религиозные темы и читали книги духовного содержания. В числе этих книг была Библия издания Библейского общества, беседы митрополита Михаила и краткие жития некоторых святых. Беляев пишет: «Нравственное учение вне религии преподаваемое, во имя чего может быть обязательно для внутреннего убеждения?»

Временное увлечение Вольтером не помешало Беляеву снова вернуться к православной вере. Как он говорит: «Мы с братом были верующими христианами по своему образу мысли. Как Завалишин, так и мы считали чистую нравственность непременным условием при устремлениях к такой высокой цели. Мы с ним были даже несколько фанатиками, вроде пуритан Кромвеля». Стоя на Сенатской площади в рядах каре восставших войск, Беляев, по его словам, «вспомнил слова Спасителя, кто не оставит матери, сестер, имений ради Меня… тот не достоин Меня». В каземате Петропавловской крепости он «молился Богу, громко пел «Коль славен наш Господь в Сионе».