Поучения

Признак, по которому это можно распознать, есть согласие слова его со словом Божиим. «Надобно смотреть, – говорил он, – на то, что повелевается. Если кто укажет тебе что-либо такое, что согласно с заповедями Господа нашего, – прими то с покорностью и старайся соблюдать, да исполнится и в нас слово апостола: повинуйтеся друг другу в страхе Божии (Гал 5, 13; Еф 5, 21). Напротив, если кто укажет тебе что, противное Божественным заповедям, то скажи дающему наставление: аще праведно есть тебя слушать паче нежели Бога? (Деян 4, 19).

Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (Деян 5, 29). Будем помнить также слово Господа: овцы Мои гласа Моего слушают, по чуждем же не идут… яко не знают чуждаго гласа (Ин 10, 5). Равным образом и блаженный Павел убеждает, говоря: аще мы, или Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал 1, 8)». (Patr. graec., t. 40, p. 1083).

Повод к такому ограничению, вероятно, подали ариане, которые привлекали иных к себе видом благочестия и потом напояли ядом своего лжеучения. А может быть, и то послужило к сему поводом, что иные брались руководить других, сами опытом не изведав многого.

На этот случай они имели обычай говорить: древние отцы уходили в пустыню и там, трудами своими многими уврачевав души свои, уразумевали, как можно врачевать и других. Поэтому, возвратясь оттуда, становились спасительными врачами других. Из нас же если случится кому выйти в пустыню, то мы прежде, чем оздоровеем сами, берем на себя заботу о других, от чего возвращается к нам прежняя немощь и бывают нам последняя горша первых (Лк 11, 26), чего ради идет к нам слово: врачу, исцелися сам прежде (Лк 4, 23) (Patr. lat., t. 73, p. 1053).

5. Чем возгревать ревность?

В человеке ничто ровно не стоит, но то усиливается, то слабеет. Так и ревность – то пламенеет, то погасает.

В последнем случае надо ее возгревать, чтобы совсем не погасла. Чем же и как?

Во-первых, памятью о смерти. Неоднократно твердил святой Антоний всем напечатлеть в уме и сердце, что этот день, который мы проживаем, есть последний.

22. Во-вторых, приведением на мысль того, что будет по смерти.

Чтобы напечатлеть в душах своих учеников эту мысль, он рассказывал им, что открыто было ему самому, как повествует о том Афанасий Великий в его жизнеописании.

Однажды, перед вкушением пищи, около девятого часа, встав помолиться, святой Антоний ощутил в себе, что он восхищен умом и, что всего удивительнее, видит сам себя, будто бы он вне себя и кто-то как бы возводит его по воздуху; в воздухе же стоят какие-то мрачные и страшные лица, которые покушались преградить ему путь к восхождению.

Путеводители Антониевы сопротивлялись им, но те приступали будто с правами, требуя отчета, не подлежит ли Антоний в чем-либо их власти. Надо было уступить, и они готовились вести счет.

Но когда они хотели вести счет с самого рождения святого Антония, путеводители его воспротивились тому, говоря: что было от рождения, то изгладил Господь, когда он дал иноческий обет; ведите счет с того времени, как сделался он иноком и дал обет Богу; но в этом отношении обвинители его ни в чем не могли уличить его, почему отступили, – и путь к восхождению Антония сделался свободным и невозбранным.

После сего святой Антоний стал ощущать, что он опять входит сам в себя, и потом стал совсем прежним Антонием.

Но он уже забыл о пище и весь остаток того дня и ночь всю провел в воздыханиях и молитвах, дивясь, со сколь многими врагами предстоит нам брань и с какими трудами должно будет человеку проходить по воздуху. Тогда пришли ему на память слова апостола Павла о князе власти воздушныя (Еф 2, 2). Ибо враг имеет в воздухе власть вступать в борьбу с проходящими по оному, стараясь преградить им путь. Почему более всего и советовал апостол: примите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют (Еф 6, 13) и да посрамится враг, ничтоже имея глаголати о нас укорно (Тит 2, 8).

23. Так повествует святитель Афанасий, и хоть не замечено потом нигде, чтобы святой Антоний рассказывал о том другим, но сомневаться в том не следует, потому что знать о виденном нужно было не столько для него, сколько для других.

О другом того же предмета касающимся видении замечено, что он рассказывал его и другим.