И она, о проклятье, потянулась к нему, схватила его за руки, заставив вздрогнуть, случайно дотронувшись до нанесенной Уэйном раны.
Саммер опустила руки.
— Это неважно, — произнесла она уже более спокойно. — Именно это — к сожалению, слишком поздно — я и поняла вчера ночью, когда увидела твою кровь! Гордость ничего не значит по сравнению с тем, что я чувствую по отношению к тебе! Если бы я считала, что отъезд сделает тебя счастливым, я бы тебя отпустила! Или, — еще спокойнее произнесла она, — если бы я верила, что ты меня не любишь! Скажи мне, что ты не любишь меня, Чейз, и я больше не произнесу ни слова!
Здесь, в середине двора, когда первый луч зари окрасил небо на востоке и весь бескрайний мир вокруг, он почувствовал, что на него со всех сторон надвигаются стены.
— Я не могу остаться, — прерывисто произнес он. — Неважно, хочу я этого или нет. Я не могу!
— Можешь! — Она слегка коснулась его руки.
— Нет! — Он оттолкнул ее руку и отступил. — Ты не слушаешь? Что с тобой? Ради Бога, я вчера вечером чуть было не стал причиной смерти твоего сына! Ты должна оставить меня в покое, отпустить меня...
— Ты спас ему жизнь! — Она подошла к нему, почти умоляюще протянув руки. — Чейз, ты же не винишь меня в том, что чуть было не произошло, правда?
— Я должен был все сделать иначе. Я должен был вовремя остановить Уэйна. Со мной почти всегда так происходит! — На него нахлынуло отчаяние, волнение сдавило горло. — Всегда, — тихо повторил он. — Стоит мне лишь приблизиться к людям, которые мне небезразличны, им тотчас же грозит опасность! Или нечто похуже.
— Чейз? Неужели ты считаешь себя чем-то вроде злого гения?
Он сейчас не видел Саммер. Он видел прошлое и все дороги, все пути, ведущие в никуда.
— Так уж устроен мир, Саммер! Как только ты к чему-то привыкнешь и подумаешь, что так будет всегда, жизнь это у тебя отбирает. Я уже давно перестал ждать, когда моя жизнь изменится. Я научился находиться в постоянном движении.
— Скажи мне, — спросила она, почувствовав у себя на плече его теплую руку, — почему ты на самом деле оставил родео?
Он заморгал, и внезапная смена темы вернула его в настоящее.
— Мое колено...
— Нет! — Она помотала головой. — Нет, ты меня не проведешь! Несмотря на колено ты мог делать все, что хотел, и боль показалась тебе удобным предлогом для того, чтобы расстаться с любимым делом! Думаю, ты оставил родео именно
Она крепко сжала его руку и отпустила.
Чейз раскрыл рот, чтобы ответить, потом закрыл. Как оказалось, ему нечего было сказать. Абсолютно нечего. Поэтому он сделал то, что всегда делал в таких случаях. Он повернулся и пошел.
Ему вдогонку прозвучал голос Саммер:
— Мне нужно остаться неподалеку от дома, чтобы услышать Рики, если он проснется. Я не могу идти с тобой, Чейз!
Чейзу понадобилось тридцать минут, чтобы собрать вещи. Он управился бы и за половину этого времени, но никак не мог сосредоточиться.
Упаковавшись, он сразу же сообразил, что не сможет унести весь багаж, да еще с больной ногой и раненой рукой.
Он оставил на постели рубашку помощника шерифа, сложил вещи у двери и вышел из вольера в последней паре чистых джинсов, теплой розовой рубашке, старом стетсоне и старых сапогах. Он ощутил себя наконец таким свободным, каким только может быть человек! Когда он зашагал по дороге, у него не было никакого багажа.
Ничего, кроме воспоминаний.
И все же не воспоминания о женщине, от которой он уходил, преследовали его. И даже не воспоминания о той ночи, когда он потерял родителей, и не призраки более позднего времени, когда его начали передавать в приемные семьи. К тому времени, когда власти перемещали его из одной семьи в другую, это уже не имело значения. После второго переезда ему больше нравилось кочевать, чем оставаться на одном месте.
Нет, его ослепляли воспоминания о тех днях, когда он участвовал в родео!
Он любил родео. Любил до самозабвения, за его праздничную атмосферу: состязания, лошади, толпа болельщиков — и за возможность постоянно двигаться вперед.
Вдруг Чейза Магуайра осенило. Он остановился как вкопанный. Все, что имело для него значение, все самое дорогое всегда оставалось с ним!
Услышав у себя за спиной тявканье, он удивленно оглянулся.
За ним по дороге бежала Келпи! Подбежав к нему, она завиляла хвостом и начала свой счастливый танец. Он изумленно смотрел на нее, пытаясь догадаться, как она сумела вырваться за ограду. Он был уверен, что, уходя, запер ворота.
В ста метрах от него женщина в старых джинсах и выцветшей фланелевой рубашке закрывала ворота, которые она, очевидно, открыла, чтобы выпустить собаку.
Несколько секунд она смотрела на него. С такого расстояния он не мог видеть выражения ее лица. Затем она повернулась и пошла к дому.
Саммер искренне верила, что не плачет, когда поднималась по ступенькам заднего крыльца. Она слишком устала, чтобы плакать об этом проклятом упрямом ковбое, в которого имела несчастье влюбиться! И которого она, похоже, больше никогда не увидит.