Поцелуй смерти

Я попыталась не улыбнуться, но тоже расплылась в ухмылке.

– Да черт тебя побери, дай пару минут побыть в плохом настроении!

– Я твой напарник. Мне полагается поддерживать твое настроение, чтобы ты была самым большим и страшным слоном в этой дурацкой посудной лавке. Ты любишь сбивать барахло с полок и чтобы осколки летели куда ни попадя. Любишь быть крутой, и это людям внушает неверные мысли. А я помогаю внушить им верные.

– У тебя получается, что я забияка и хулиган.

– Вот чего нет, того нет, – ответил он.

– А твой класс соответствует твоей репутации? – спросил Брайс.

Я посмотрела на него пристальным взглядом:

– Да.

– Я бы тебя обвинил в хвастовстве, но если хотя бы половина того, что я слышал, правда…

– Я не знаю, что ты слышал.

– Что у тебя личный счет ликвидаций больше, чем у любого маршала.

– Правда.

– Что у тебя какой-то вид сверхликантропии, от которой ты стала быстрее, сильнее, тебя труднее ранить и невозможно убить, но ты не перекидываешься.

– Все, кроме невозможности убить. Я бы не стала жизнью ручаться за этот слух.

– Что ты – живой вампир.

Я пожала плечами:

– Не знаю, что на это сказать. Я не пью кровь живых, если ты про это.

– А кровь мертвых?

Мы с Зебровски уставились на него.

– Ты серьезно? – спросила я.

Он кивнул.

– Ходят слухи, что ты питаешься от вампиров, как они от нас.

Я покачала головой:

– Неправда.

– Что ты – некий род суккуба и питаешься сексом с вампирами.

– Этого я не слышала, – сказала я, и это была правда.

Я слыхала, что меня обвиняют в том, будто я кормлюсь от секса, но никто не говорил, что мои «жертвы» – исключительно вампиры. Я серьезно пытаюсь не признавать во всеуслышание, что и правда питаюсь сексом, потому что разделила с Жан-Клодом его ardeur (это слово приблизительно переводится как «огонь», «страсть») – некоторое право крови, экстраособый дар линии крови вампиров, происходящих от Белль Морт – Красивой Смерти.

– Я так понял, что и это неправда?

Я обратила к нему пустое коповское лицо, потому что знала, что до этого дойдет, и это почти правда – с тем уточнением, что я вообще питаюсь от секса, не обязательно с вампирами.

– Давай к сути, – сказала я. – Суммируй все слухи, мне надоело перечисление.

– Что твоя способность поднимать из могил зомби дает тебе преимущество по отношению к любой нежити, в том числе к вампирам. Что поскольку ты оборотень, который не перекидывается, это тебе дает лучшее от человека и животного. Что причина, почему ты превосходишь всех нас, в том, что ты превосходишь любого человека, как бы силен он ни был, и остаешься при этом человеком.

– Слышу некоторую тему, – сказала я Зебровски.

– Не надо ее называть, – ответил он.

– Я лучше убиваю монстров, потому что сама монстр. Так?

– Я такого не говорил.

– Но именно так говорят некоторые?

Он неопределенно пожал плечами, ежась от неловкости.

– Вспомни, что некоторые ревнуют к моему послужному списку, а некоторые просто ревнуют, как Арнет.

– Некоторые боятся, Блейк.

– Боятся меня, – сказала я, отодвигая тарелку. Наелась.

– Не тебя, а стать тобой. Они боятся, что единственный способ достичь твоего уровня – стать такой, как ты.

– Ты имеешь в виду, стать монстром.

– Ты была в том деле, когда маршал Лайла Карлтон подхватила ликантропию.

– Да.

Это была первая вампирская охота Лайлы, и могла стать ее последней. Она выжила после нападения вервольфа, но сама стала такой же.

– Она сражалась за свой значок и осталась маршалом. Ей единственной разрешили остаться после того, как она перекинулась.

– Я была первой, кому разрешили остаться после положительного анализа, – ответила я.

– Но ты не меняешь форму.

– Это да.

– Говорят, ты ее накручивала драться за свою должность.

– Брайс, это с любым из нас может случиться. Единственная причина, почему я не в той же лодке, это что я не меняю форму.

– Вот почему она сохранила свой значок: потому что следующим может быть любой из нас. Они испугались, что если она подаст в суд, то выиграет. Сейчас она на канцелярской работе, но если ее вернут к оперативной, это откроет возможность поступать на службу тем, кто уже оборотень.

Я кивнула:

– Мне эта мысль близка. Я знаю отставных копов и военных, которые стали отставными лишь потому, что на работе подверглись нападению и сразу же были комиссованы.

Он посмотрел на меня, потом на Зебровски:

– А ты взял бы себе напарника, который полностью перекидывается?

– Если бы это была Анита – взял бы не думая.

Брайс посмотрел на свою тарелку: там мало чего оставалось. Копы-мужчины часто так едят – втягивают в себя.

– Так чего же ты все-таки сто́ишь в деле, Блейк?

Я посмотрела на Зебровски. Он показал «скажи ему», почти незаметным жестом, каким билетер направляет зрителя к его месту. Но куда мне привести Брайса: к правде, ко лжи? К чему?

– Я хороший коп, если меня не заставлять следовать приказам слишком буквально.

Зебровски фыркнул в банку с газировкой. Я не дала себе труда скривиться в его сторону.

– Но когда надо убивать, это я умею хорошо. А мое «хорошо» – это очень, очень высокий уровень.

– Про любого другого я бы сказал, что он хвастается, но говорить правду – это не хвастовство.