Поцелуй смерти

– Анита, прости, что эти новости меня слегка напугали. – Голос звучал еще моложе обычного. Не голос ребенка, но и не мужчины еще. Синрик выше меня и Мики, пять футов девять дюймов, и продолжает расти. Волосы у него глубокой и темной кобальтовой синевы, при слабом свете кажутся черными, но это не так. Как и глаза у него тоже двух цветов, как бывает иногда у кошачьих глаз, со светло-голубой радужкой снаружи и более темным внутренним кольцом, почти таким же синим, как полуночная синева глаз Жан-Клода. Все чистокровные тигры-оборотни рождаются с тигриными глазами, не человеческими: это признак чистоты их линии. Бывают у них иногда атавизмы в виде человеческих глаз, но обычно у тех, кто выжил после нападения, а жизнь начинал человеком. Иногда же это свидетельство, что даже представители чистых тигриных кланов, бывает, вступают в браки с людьми и дают потомство. Тигры это склонны отрицать, но если ты одинок, то в конце концов берешь то, что есть. Синрик – последний чистокровный самец синего тигра, которого нам удалось найти. Все прочие его родичи были уничтожены много лет назад, на самом деле мы даже не знаем, откуда он. Белые тигры Вегаса нашли его в сиротском приюте.

Я подавила желание неловко поежиться и ответила:

– Все нормально, Синрик. Как правило, в телевизоре не показывают место столь недавнего преступления.

– Сообщили, что двое полицейских убиты, – сказал он.

– Ты же знал, что я не убита, – ответила я, стараясь говорить ровно.

– Я знаю, что ощутил бы истекающую из тебя энергию, если бы ты погибла. Но ты очень хорошо ставишь щиты, Анита. Иногда так хорошо, что мне страшно – я тебя совсем не чувствую.

Этого я не знала.

– Извини, если тебе неприятно, но нельзя, чтобы вы были в курсе идущего следствия.

– Я знаю, но все равно, я… блин, Анита, мне страшно.

Когда он к нам пришел впервые, он не ругался, но подхватил у меня. А может, отношения со мной любого доведут до ругательств?

– Мне очень жаль, Синрик, честно, но мне надо идти допрашивать уцелевших вампиров.

– Я знаю, тебе надо работать, раскрывать преступление.

– Ага.

– Когда ты будешь дома?

– Не знаю; здесь жуткий бардак, так что затянется на дольше.

– Ты поосторожнее, – сказал он, и снова голос прозвучал неуверенно, почти по-детски.

– Насколько это возможно.

– Я сам знаю, что тебе нужно работать! – Голос прозвучал обиженно.

– Синрик, мне пора.

– Хотя бы не называй меня так. Ты знаешь, что я не люблю этого имени.

Интонация преувеличенно жесткая и все еще напуганная.

Я проглотила слюну, перевела дыхание и ответила:

– Син, мне пора.

Неудовольствия в голосе мне скрыть не удалось. Мне очень неприятно, что он хочет называться Син как сокращение от Синрик. Что единственный в моей постели юнец хочет, чтобы его называли «грех»[2], втирало соль в раны моей самооценки.

– Спасибо. Увидимся, когда приедешь.

– Это может быть уже после рассвета.

– Так разбудишь меня.

Мне пришлось посчитать до десяти, чтобы на него не гавкнуть, но это из-за моей собственной неловкости, а не из-за него. Он так молод, что еще не приобрел навыков взаимодействия со мной, когда в меня стреляют. Да черт побери, некоторые мужчины, на много десятков лет его старше, тоже с моей работой не очень уживаются.

– Лучше ты поспи.

– Разбуди.

На этот раз его голос прозвучал старше – отголосок того, что будет, может быть, через пару-тройку лет. В этом слове было требование, почти приказ. Я тут же подавила свою рефлекторную на это реакцию. Я взрослая, и вести себя должна по-взрослому.

– Будь по-твоему, – сказала я.

– А теперь ты злишься, – сказал он, и голос прозвучал угрюмо, на грани собственной злости.

– Синрик – Син то есть, – не хочу ссориться, но мне пора.

– Люблю тебя, Анита.

И так это было смело, так открыто, так… а, блин.

– И я тебя, – сказала я, но не была уверена, что это правда. И даже знала, что нет. Он мне дорог, но я не люблю его так, как Жан-Клода, или Мику, или Натэниела, или… Но я сказала эти слова, потому что когда тебе так говорят, полагается ответить тем же. Или я слишком труслива и не могу допустить, чтобы между нами повисло молчание. Когда Син сказал, что меня любит, я дала единственный возможный ответ: – Я тебя тоже, Син, но мне правда пора.

Но телефон уже был у Мики:

– Анита, все о’кей, иди. Я тут присмотрю.

– Черт, Мика, мне надо думать о здешней игре, я не могу… как он там?

– Раскрывай преступление, лови бандитов, делай свою работу. А мы с Натэниелом присмотрим за Сином.

– Я тебя люблю, – сказала я, и на этот раз искренне.

Я просто видела его улыбку, когда он ответил:

– Я знаю. И люблю тебя еще больше.

– А я так, что больше не бывает, – улыбнулась я в ответ.

Прозвучал голос Натэниела – Мика поднес ему телефон:

– А я тебя люблю больше самого большего.