Поцелуй с дальним прицелом

Поезд прибыл на Гар-де-Норд, на Северный вокзал, рано утром, и я в дороге невероятно не выспалась: находиться так близко, в тесноте спального купе, к Никите и не прикоснуться к нему казалось мне невыносимым. А он уже приучил меня держаться от него на расстоянии, я жила трепетным ожиданием хоть какого-то знака от него, мне все казалось, что этот знак вот-вот будет подан, но этого так и не случилось никогда в жизни.

Измучившись, я уснула уже перед самым прибытием в Париж, Никита меня едва добудился, я вывалилась из вагона чуть живая, ничего не соображая, но все же у меня достало сил удивиться, что отец не встречает меня.

– Он занят делами, – объяснил Никита, но я ничего не могла понять: какие у отца могут быть дела в день моего приезда, к тому же в такую несусветную рань?!

Впрочем, это была только первая из странностей, надолго испортивших мне впечатление от Парижа.

Зимы тут было еще меньше, чем в Берлине: зеленая трава, кожистые листья магнолий и олеандров, кое-где розы цветут на кустах – мои любимые чайные розы… Мы ехали в такси по улицам, которые по сравнению с берлинскими показались мне вызывающе нарядны и как-то слишком оживленны, беззаботны. На самом деле парижский люд спешил на работу, лица у людей были по-утреннему сумрачны, однако эта сумрачность была просто-таки буйным весельем по сравнению с безжизненными лицами берлинцев. Но не этот контраст отвратил меня от Парижа в первые минуты! Я немедленно начала вспоминать Петроград, сравнивать его строго отмеренную, изысканную красоту с переизбытком здешней красоты, с роскошью архитектуры, так и бившей по глазам… и лица-то были сытые, и одежда-то всех без исключения, даже шофера такси, казалась мне избыточно щегольской. А впрочем, парижане-таксисты и впрямь были в 19-м году щеголеваты. Это уже потом, спустя три года, когда в их ряды влились тысячные массы русских беженцев, которые были приглашены на работу французским правительством, и кто встал к станкам на заводах «Рено» и «Ситроен», кто надел форменную фуражку, перчатки с крагами и сел за руль, облик таксиста стал более сдержанным внешне, хотя и несравнимо более изысканным внутри.

А вот еще, кстати, о Париже и о моем к нему отношении. Конечно, это лучший из городов мира: жить в Нью-Йорке, куда возил меня мой второй муж сразу после войны, я бы ни за что не смогла, Рим слишком шумный, да ведь и нельзя вечно жить в музее, Лондон – унылый, чопорный, Берлин – ну, он только после бегства из Советской России показался мне хорош, а потом я на него и смотреть не могла, в Цюрихе и Женеве скука смертная… Словом, Париж – восхитительный город, а все же я никогда не чувствовала себя счастливой от одного ощущения, что живу в нем. Можно представить ощущения русского рабочего с Путиловского завода – ну вряд ли он так уж радовался, что живет в Петербурге, если все блага жизни большого города были ему недоступны. Точно так же и мне в первые годы слишком многое было недоступно в Париже, а когда у меня появились деньги, вкус к этим благам не то что притупился, а просто… не слишком интересно стало их желать. К тому же, чего я больше всего желала, все равно нельзя было купить ни за какие деньги…

Итак, мы с Никитой ехали по Парижу.

Постепенно нарядное кольцо бульваров осталось позади… мы очутились в районе, на котором лежала некая, едва уловимая печать заброшенности, хотя и здешние дома казались мне сущими дворцами. Такие в Петербурге стояли только на центральных улицах! Потом я поняла, что в Париже просто не существовало неприглядных или даже скромных зданий, здесь строили только красиво и только помпезно, это уж потом социалисты и коммунисты, дорвавшись до власти, напакостили где могли и как могли: то нелепого Корбюзье понатыкали на шикарном бульваре Распай, то двух стеклянных уродов соорудили – Центр Жоржа Помпиду близ рю Риволи и Оперу Бастилия на площади, где некогда стояла знаменитая тюрьма, – то застроили окраины ужасными бетонными блоками…

Впрочем, это для иммигрантов-африканцев строилось, а им все равно, где жить и как жить.

Наконец наше такси остановилось возле одного из домов – такого же, как прочие, с кружевными крохотными чугунными перильцами под окнами вместо балконов, с нарядными выступами и эркерами, с лесом забавных труб на крышах, отчего дом немножко походил на оргбн, с тяжелыми и вычурными дубовыми дверьми, покрашенными, впрочем, в мрачноватый синий цвет, но зато с чугунной отделкой.

Мы были в Пасси – в ту пору это был второразрядный и довольно скромный район, который заселяли в основном русские эмигранты. Это уж спустя годы он сделался престижным и любимым парижанами, теперь квартиры там стоят целое состояние, а тогда были одними из самых дешевых в городе. К примеру, в пансионе за стол и комнату брали двадцать четыре франка в день. Это считалось очень дешево. Примерно столько же стоила в день и моя квартирка, которую нанял мне отец…