Поцелуй обмана

Отец нахмурился и вопросительно взглянул на мать, но та лишь покачала головой и ничего не ответила. А отец – всегда сначала король и только потом отец – удовольствовался этим безмолвным ответом, потому что ведь всегда найдутся дела поважнее. Уже у дверей он обернулся, сказал, что будет ждать меня в аббатстве. Он выполнил свой долг. Долг. Это слово я ненавидела так же сильно, как болтовню о традициях.

– Ты готова? – спросила мать, когда все вышли из комнаты.

Я кивнула.

– Но мне нужно в туалет. Встретимся внизу.

– Я могла бы…

– Мама, прошу, – мой голос дрогнул впервые за этот день, – мне нужна минутка наедине с собой.

Оставшись одна, я некоторое время вслушивалась в эхо шагов матери по коридору, а затем прошептала:

– Паулина?

Она появилась из-за двери гардеробной. Мы молча глядели друг на друга, ясно отдавая себе отчет в том, на что решаемся. Каждую деталь предстоящего дня мы успели обдумать за долгие бессонные ночи.

– Еще не поздно передумать, все отменить, – тихо сказала Паулин.

Отменить? Мое сердце сжалось от боли, такой сильной и острой, что я задалась вопросом, способны ли сердца разрываться на самом деле? Или это был приступ страха? Я прижала руку к груди, пытаясь унять мучительное ощущение. Возможно, это и был момент истины.

– Пути назад нет, – я покачала головой. – Мне не оставили выбора, и я не отступлюсь. С этого мгновения у меня новая судьба, к худу ли, к добру ли.

– Надеюсь, что к добру, – понимающе кивнув, отозвалась Паулина.

Мы выскочили за дверь, поспешили вниз по безлюдному коридору и спустились по черной лестнице, не встретив там никого: все слуги были заняты приготовлениями в аббатстве или толпились у главных ворот цитадели, поджидая торжественную процессию.

Через небольшую деревянную дверь на массивных черных петлях мы вышли в слепящий солнечный свет. Ветер принялся трепать подолы наших платьев, сорвал у меня с головы капюшон. Как я и рассчитывала, задние ворота крепости, которыми пользовались для выездов на охоту и тайных отлучек, оказались не заперты. Паулина повела меня через грязный выгул к гостевому дому, где в тени прятался мальчишка-конюх, держа поводья двух оседланных лошадей. Заметив меня, он выпучил глаза и взволнованно забормотал:

– Ваше высочество, карета для вас уже готова! Она у главного входа и…

– Планы изменились, – твердо сказала я, приподняв подол, чтобы вдеть ногу в стремя.

Белобрысый парнишка, раскрыв рот, таращился на мое белоснежное платье, на покрывавшую его грязь, которую я уже умудрилась размазать по рукавам, кружевному корсажу и, самое обидное, великолепной свадебной накидке дома Морриган, мальчишка раскрыл рот.

– Так ведь…

– Подсади меня! Живо! – крикнула я, забирая поводья у него из рук.

Он повиновался, потом помог Паулине.

– Но что же я скажу…

Окончания фразы я не услышала: кони взяли в галоп, в ушах засвистел ветер, и топот копыт заглушил все сомнения и воспоминания. Бок о бок с Паулиной мы очертя голову неслись вперед: все изменилось в один миг – миг, который похоронил тысячи честолюбивых мечтаний, чтобы подарить жизнь одной мечте. Ни разу не оглянувшись, я направила коня в сторону леса.

Глава вторая

Чтобы не повторять ошибок прошлого,
мы должны помнить свою историю,
передавая от отца к сыну, от матери к дочери,
ибо хватит и одного поколения,
чтобы навек утратить историю и истину.

– Священное писание Морригана, том III

Мы кричали. Мы самозабвенно вопили в полный голос, не боясь быть услышанными, зная, что ветер, горы и расстояние уберегут нас от случайных ушей. Казалось, мы летим, будто вольные птицы. Если бы эта вера поколебалась в нас хоть на миг, страх уничтожил бы пьянящее чувство свободы. Он и так все время был рядом, заставляя меня пришпоривать коня.

Мы направились на север, понимая, что мальчишка-конюх будет смотреть нам вслед, пока мы не скроемся в лесу. Основательно углубившись, мы отыскали речушку, которую я приметила, охотясь со старшими братьями, и сделали петлю, проскакав по мелководью до каменистой отмели на другом берегу. Мы старались не оставлять следов, чтобы сбить с толку погоню.

Выбравшись на твердую почву, мы понеслись во весь опор, словно за нами гналось чудовище – по малоезженной тропе, огибающей лес, чтобы укрыться между деревьев, если услышим погоню. Мы то принимались хохотать, то глотали слезы, но большую часть пути ехали в молчании, еще не до конца веря, что нам удалось совершить задуманное.

Не прошло еще и часа, а у меня уже болело все тело: икры свело, ныли бедра, мозжило разбитую спину. За последние месяцы я отвыкла от быстрой езды – отец позволял мне лишь короткие прогулки тихой рысью. Онемевшие пальцы едва держали поводья, но Паулина не останавливалась, а я не хотела уступать.