— Ты не должен был говорить им это, — шепчет она достаточно громко, так что все ее слышат. Но она, похоже, не догадывается об этом. — Это был секрет.
— О, любовь моя, он был слишком хорош, чтобы держать его в тайне, — он целует ее в губы и на секунду смотрит в камеру, пока его руки скользят под ее футболку, под которой, похоже, нет лифчика. Не то чтобы у нее был большой размер. У Роуз грудь гораздо больше, чем у ее сестер, а также более округлая попка и широкие бедра. Я мог бы пялиться на нее весь день, и у меня не возникло бы проблем со стояком.
Я перематываю к началу промо-ролика и нажимаю кнопку воспроизведения. Все замолкают, как только начинается ролик, в начале которого мы все стоим на белом фоне. Мы недавно отсняли этот материал в студии в Филадельфии.
Нам сказали просто вести себя естественно, пока вокруг нас крутятся камеры, и после тридцати минут, в течение которых нас игнорировали гримеры и осветители, мы все вжились в свои роли. Никакой актерской игры не требовалось. Все вели себя по-настоящему — даже я.
Значит, они дали нам прозвища.
Мои мысли стихают по мере того, как кадры быстро сменяются.
Я даже не могу вспомнить, что я тогда сказал. Я вполне мог легко не согласиться с одной из ее любимых феминисток или сказать ей, что у нее красивые волосы.
Сейчас, когда я сижу на диване, то еле сдерживаю смех, который точно никто бы не оценил. Но мне все это кажется чертовски забавным. И какое прозвище они придумали Скотту? Бабник? Нет, это слишком любезно. Может быть, что-то вроде Гребаный продюсер-ублюдок (и, вдобавок, Лжец).
Я не заметил этого раньше, а теперь все веселье, которое я испытывал, внезапно испарилось. Как я мог это пропустить? А еще я не заметил реакцию Роуз…
Что это еще за хрень?
Я задыхаюсь от сдерживаемого смеха. Это пятый уровень нелепости. Итак, он — белый рыцарь, скачущий к башне Роуз. Герой. А я, видимо, тот, кто запер ее там. Это неправильно. Но необязательно все менять — я точно не герой.
Я — король для моей королевы Роуз.