Поцелуй навылет

Она моргнула и очень медленно приблизила к нему свое лицо, посылая призывный взгляд. Обычно она пользовалась этим взглядом для того, чтобы уложить Дэна в постель, когда у него было очень плохое настроение. Он сражал наповал. Но Фоби оказалась совершенно неготовой к тому эффекту, который произвел на нее вид зрачков Феликса, внезапно расширившихся, словно кто-то уменьшил интенсивность освещения.

— Нет, это совсем не тот взгляд. — Он пошевелился на своем стуле, и его лодыжки прижались к ногам Фоби. — Твоя очередь.

Он кивнул в сторону рюмки с текилой и отвел от Фоби глаза, озабоченный тем, чтобы вновь получить перед ней преимущество.

Поморщившись, она попыталась выпить ее так, чтобы ни одна капля прозрачной жидкости не коснулась ее вкусовых сосочков. Несмотря на это, она невольно задрожала от отвращения, когда текила обожгла мягкую поверхность пищевода, спускаясь в сжимающийся желудок.

— В какую школу ты ходила и была ли ты там счастлива? — спросил он.

Она с трудом подавила желание посмеяться над ним. По-видимому, старые школьные галстуки очень много для него значили. Единственное, что она могла сделать со своими галстуками, это обмотать ими коробку из-под обуви, в которой хранила несколько школьных фотографий, уже несколько лет собираясь наклеить их в альбом. На этих снимках они с Саскией всегда были во враждующих лагерях.

Внезапно Фоби догадалась о его возможной тактике. Он проверял свою теорию. Вероятно, Феликс догадался, что они с Саскией ходили в одну школу.

— Школа святой... э-э-э... Мелиссы, — быстро нашлась она. — Да, я была очень счастлива. Прекрасное, веселое время.

«Я не очень перестаралась?» — подумала Фоби, чувствуя, как текила зашумела у нее в голове и высушила не только рот, но и мозги.

На лице у Феликса появилось крайне недоверчивое выражение.

— Я должен повторять вопросы весь вечер, Фоби? — очень весело спросил он. — Итак, в какую школу ты ходила на самом деле? Насколько я помню, Мелисса не была канонизирована.

— Хайстед-Холл. — Она заерзала на стуле, пытаясь прочесть выражение его лица. Почему она не сказала Блубери или что-нибудь в этом роде? — Нет, я не была счастлива. Я была тощая, у меня до шестого класса не росла грудь, и надо мной все издевались. Одноклассники меня ненавидели, а учительницы обожали. Я вызывала презрение и жалость и никак не проявляла себя в спорте.

Долгое время Феликс смотрел на нее в полном молчании. Фоби не смогла определить, что выражало его лицо — насмешку, сочувствие, жалость? Она не имела ни малейшего понятия. Он выпил вторую рюмку текилы без единого слова.

Фоби начала чувствовать, что она быстро пьянеет.

— С кем ты живешь в Лондоне? — задала она безопасный вопрос.

— С парнем по имени Дилан, — ухмыльнулся Феликс, понимая, что у него под ногами была твердая почва. — Мы знакомы друг с другом с детства, и я готов целовать землю, по которой он ходит. Он самый искренний, добрый, честный и забавный человек, которого я знаю. Он упрям и часто приводит меня в бешенство, но я его люблю.

— Больше, чем своего брата? — не подумав, спросила Фоби, и внезапно вспомнила, что не должна трогать его семью.

— Возможно, — без всякого выражения ответил он. — И это нечестно, потому что никак не связано с твоим вопросом.

Он начал искать глазами бармена, чтобы заказать очередную порцию текилы.

Чувствуя, как с каждой секундой она пьянеет все больше и больше, Фоби часто заморгала, чтобы остановить качающиеся стены. Она увидела, как к одной девушке, которая продавала себя на улице, подъехала полицейская машина. Затем машина раскололась на две части, и обе половинки закружились у нее перед глазами.

— Теперь ты, — засмеялся Феликс.

— А? — Фоби взглянула на стол и увидела еще две наполненные рюмки.

Фоби неохотно выпила третью рюмку текилы с тем же самым выражением лица, с каким она принимала прописанное средство от кашля, и сразу поняла свою ошибку. Ей показалось, что кто-то очень сильно ударил ее в грудь, а вены наполнились анестезирующим средством. Она почти слышала обратный отсчет хирурга, который становился все тише и тише.

— Расскажи мне о своих родителях.

Фоби успела подумать, что это было нечестно — ведь ей не разрешалось спрашивать его об этом. Затем она посмотрела на пустую рюмку, перевела взгляд в пустоту и начала говорить.

— Моего отца зовут Ральф. Он архитектор, работает в основном за границей. Его жена, Поппи, с неудовольствием колесит по свету вместе с ним, потому что это освобождает ее от выполнения материнских обязанностей по отношению к моей сестре и ко мне. — Она начала грызть ноготь большого пальца, но тут же оставила его в покое, так как вовремя сообразила, что ногти у нее накладные. — Обоим по пятьдесят с лишним, принадлежат к среднему классу. Папа либерален, а мама яростно защищает общественные права, и всегда готова ринуться в бой. С тех пор как я пошла в школу, я почти не видела их. Честно говоря, я чаще думаю о матери моей подруги, как о...

Она замолчала, чувствуя, как по ее щекам разливается краска, когда поняла, что чуть не упомянула имя Джин Ситон, матери Саскии.