Поцелуй мамонта

Класс умирает от хохота. Ещё и потому, что учитель по совместительству является Михейше родным дедом. И живут они в одном доме, причём в барского вида доме, но только на разных этажах.

– Кормил, значит, собачку? Молодец, это похвально.

Класс, вынырнув из могил, рыдает снова.

– Ну ладно, шутки в сторону. Я твою мать сегодня накажу, а ты будешь в этом виноват.

– Я… мороженное… хотел…

Класс катает головы по партам, давя смех; самые немощные вывалились на пол. Так ему и надо.

– Всем сесть. Успокойтесь. Ну, что смешного?

Класс: «Кхы, кхы», – и жмёт внутренности.

И сходу:

– А ты друг сердечный, повторяй теперь… мать твою… учения: «Аарбуз, бэбрюква, вэвишня…»

Повторил Михейша без запинки.

Только отвернулся учитель к доске, как скороговоркой для задней парты звучит: «А я вишен летом целую тарелку…»

– Полиевктов! Не отвлекайтесь. Дальше что?

– Гэ–груша! – гаркнул Михейша.

И тихо соседу: «Отгадай осетинскую загадку. Вэсыт гэгруша, нэлза сэскушат…»

– Отвали! – ругнулся сосед.

Соседа звать Серёгой. Он друг и товарищ Михейши, будущий зубрила и совсем не хулиган. Ко всему – сын попа Алексия. Ещё они воюют пластилиновыми войсками. У Михейши уже триста пеших воинов и сорок кавалерии, а у Серёги только двести. Правда, с оговоркой: у Серёги все – конники.

– Серёга, а я вчера новое царство слепил. Двадцать миллионов.1. Я тебя…

Как он хотел в ближайшее воскресенье разгромить Серёгино сборно–лошадиное монголо–татарочье и крестоносное воинство, изречь не успел. От доски снова пытают:

– Дэ! Полиевктов! Опять! Что застряли? Дэ…ну?!

– Дэ – дыня, е – ель… – продолжил ученик.

И исподтишка Серёге:

– А я вчера Шишку на Балбеса ка–а–к бросил, а он ка–а–к взвился…

– Кто «он»?

– Ну, Балбес, пёс наш.

– И что?

Учитель снова вмешивается в беседу. Вот же чёрт, не даст поговорить.

– Михайло! Тьфу, Полиевктов!

Дальше ещё и с издёвкой: «Михаил Игоревич! Продолжайте алфавит».

Тьфу!

– Жэжуравлина, зэземляника… – тянет ученик резину. Скучно ему.

– Сядь пока, лоботряс. Вижу, что знаешь.

– Фу! Жуть, – садится Михейша с размаху. И тут же: «А–а!»

– В чём дело?

– Тут кнопка… тут.

Бэмс левой! Бэмс обраткой соседу!

Серёга умирает внутренним смехом.

А умирающим даже по башке не больно.

– …Могли бы французский учить! – мечтает Михейша. Он давно уже читает газеты и слегка брешет по–французски. Он знает двести английских глаголов и может одним иероглифом – правда, с отрывом написать слова «государственная почтовая служба Китая». Ему вся эта русская азбука с начала нуля не интересна. Ему бы сразу в четвёртый класс. И желательно без экзаменов!

2

На каждую вторую задержку – а по учительскому, это элементарное опоздание, – пишется письменный выговор. На третью «задержку» зовут родителей. А тихое проскальзывание имеет хоть масенький, но всё равно шанс: остаться неотмеченным в зловещем классном гроссбухе с прокурорским карандашищем на верёвке.

Михейша живёт неподалёку от школы: всего–то за пятьдесят узких дворов – каждый по пятнадцать шагов. Или – в пересчёте по десять прыжков вдоль ограды: итого четыреста простых сажен.

Но это ему не помогает, а, напротив, расслабляет.

Да и дел по пути надо сделать немало: раздавить лёд в лужах, а их видимо–невидимо. Побрехать с Николкой, обозвать досадно Катьку–неуча, а сначала придумать для этого хлёсткое словцо.

Можно рыкнуть соседской собаке. Да так умело, и так по–львиному, чтобы повергнуть её в натуральный шок.

Есть смысл подложить в почтовый ящик Фритьоффа пустых бумаг, а ещё лучше – с таинственными каракулями собственного сочинения – чтобы тренировал сосед извращённый свой ум.

Надо подсушить и подпалить траву, а в октябре это вовсе не просто.

Надо проковырять дыру в тротуаре, устроить рядом капкан, вынув жердь из–под ходовых досок; надо дождаться первой жертвы, чтобы удовлетвориться в пользе содеянного.

И ещё… очень много разных «и», невозможных к тому, чтобы всех их тут разом взять, да перечислить.

По причине регулярных и весьма обоснованных «задержек» Михейша выучил долгую жизнь сторожа наизусть и в мельчайших деталях.

Сегодня Прокл был неразговорчив, и на Михейшино «здрасьте, дядя Прокл», буркнул только «здрась…», а имя Михейшино напрочь забылось.

А Михейша, напоминаем как бы между прочим, – внук директора.

НЕСКУЧНЫЕ НОВОСТИ ИЗ НЬЮ–ДЖОРСКА

1

Бессменный школьный староста, охранник и подметальщик двора Прокл Аверкин «глаза залил» на сорока днях почившей супруги.

Помогали заливать и усиливать боль утраты смурые и не особо разговорчивые нищие. Подсобляли шустрые, вороватые, нигде не прописанные, беззубые, вонючие друзья–стервятники из Надармовщинкинской провинции, кантон Закисловка.

На халяву чего б не побрехать, а чего б не познакомиться, что ж не посочувствовать, не поскулить с очередным вновь образовавшимся вдовцом!

Что бы не нагадать ему такой силы квёлости в одиночестве, которую реально снять можно только такой же мощи градусом!

Не просыхает Прокл с того тягостного момента целую неделю.

Не понимает Прокл причины образовавшегося вокруг него кружка сочувственников, не видит результатов лечения.