Поцелуй, Карло!

Луи ушел с кухни, Гортензия бросила еще один помидор в кипяток, но этот шлепнулся с брызгами, которые разлетелись во все стороны, словно пули. Она отпрянула и глубоко вдохнула, выпятив грудь и втянув живот, потом выдохнула. Подойдя к раковине, она взяла еще один помидор и опустила его в кастрюлю. В этот раз по воде даже рябь не пошла.

Кладбище Святой Марии де Пацци было прелестно настолько, насколько могут быть прелестными кладбища. Семьи ремесленников, каменщиков, плотников, строителей и сварщиков хоронили там своих любимых, а посему могильные камни, статуи и склепы были вытесаны и украшены так же искусно, как любое святилище в любом храме по всему миру. Здесь возвеличили кротких.

Свежая могила Сэма Борелли была укрыта черной землей вместе с беспорядочными останками цветов с заупокойной мессы. Белые гвоздики с поломанными стебельками, ветки желтых гладиолусов, розовые хризантемы и листья кипариса лежали друг на друге лоскутным одеялом горя, а рядом стояла Калла и плакала, ненавидя каждый цветок из церкви, и знала, что отец тоже бы их возненавидел. Калла держала в руках букет калл с длинными стеблями, их не было ни в одном букете из лавки флориста Фальконе. Она сама купила эти каллы на цветочном рынке.

Калла опустилась на колени у плиты на могиле матери, поцеловала кончики пальцев и коснулась камня. Потом встала и положила букет на надгробие.

– Надеюсь, я не помешала, – сказала Роза Де Неро за спиной у Каллы.

– Конечно, нет.

– Я не успела на похороны, но хочу принести мои соболезнования.

– Мы ценим это, Роза.

– Вы принесли цветы. Тут горы цветов из церкви, а вы купили еще, – заметила Роза.

– Это были не те цветы.

– Фальконе на все похороны поставляют одно и то же.

Калла сказала:

– Моя сестра ходила в школу с его дочкой, и та сейчас ведет дело.

– Везде приятельские отношения. Это проблема в Саут-Филли. Обращаются только к тем, кого знают. Никакой свежей крови. И все делают одно и то же, – вздохнула Роза. – Наверное, ваш отец любил каллы. И вас так же назвал.

– Так меня мама назвала. Она отступила от плана. Отец называл моих сестер именами шекспировских героинь. Я – младшая, и мне суждено было стать Оливией.

– Из «Двенадцатой ночи»!

– Ну да. Но мама сказала – нет. Она сказала – мы можем работать для театра, жить для него и пожертвовать всем для него, но за Шекспиром не останется последнее слово во всем, что мы делаем. Так что меня назвали в честь маминого любимого цветка. Это был единственный случай, когда мама взбунтовалась. Насколько я знаю.

– Она бы, наверное, одобрила продажу театра.

– Что?

– Вы же продаете театр.

– Где вы это слышали?

– Может, я ошиблась, – нервно сказала Роза.

– Мне бы очень хотелось узнать, где вы это слышали.

– Обычные сплетни. Касса пустует в последнее время. И теперь, когда ваш папа умер, зачем держать театр – такие ходят разговоры. Все обсуждают будущее.

– Что это значит?

– Фрэнк Арриго пригласил инженера осмотреть здание.

Калла догадывалась, что Роза – не самая сообразительная в театре, но определенно даже Роза знала, что Калла и Фрэнк встречаются.

– Про это я знаю. Фрэнк привел инженера оценить, сколько будет стоить отремонтировать театр. Это была моя идея. Я попросила Фрэнка помочь.

– Да уж, от души помог, как я погляжу. Он заказал стенобитный шар и бульдозер.

– Что вы хотите сказать?

– Фрэнк Арриго собирается снести театр и построить жилой комплекс. Инженер сказал, что отремонтировать театр слишком дорого. Фрэнк ответил, что это уже не имеет значения. Он сносит все строение.

– Он так сказал?

– Своими ушами слышала. И что вы с ним согласны. Я подумала, что он и вам так сказал. Все говорят, что вы за него замуж идете. Вот и славно. Это не мое дело, но думаю, что вам стоит покрепче за него держаться. Высокий мужчина в Саут-Филли – редкость.

Около креста Воскресения Господнего, на другом краю кладбища, стоял склеп семьи Палаццини. Сооружен он был из каррарского мрамора и открывался черными чугунными вратами изысканного литья, сделанными руками патриарха семейства Доменико Микеле – одного из двоих, лежащих в склепе. Рядом с ним покоились останки его внука, Ричарда, которого все знали как Рики, сына Нэнси и Майка, погибшего во время Второй мировой войны. Склеп был достаточно велик, чтобы вместить восьмерых членов семьи, в порядке убывания. Остаткам клана Палаццини предназначались места за склепом, а когда и они заполнятся – на участке за церковной стоянкой. Распоряжения были сделаны до того, как Дом и Майк разбежались. Они могли не разговаривать друг с другом в этом мире, но в мире ином им придется лежать рядом.

Джо Палаццини нарвала в саду большой букет, завернула его во влажную газету и отправилась на кладбище, чтобы украсить склеп. Ее летний сад уже начал свое буйное цветение. Лазоревые гортензии еще никогда не были такими пышными, а их лепестки – такими нежными.

Когда Джо шла по тропинке к могиле, она увидела Каллу Борелли и вспомнила, что надо бы послать открытку с соболезнованиями в дом покойного. Пусть они не слишком хорошо знакомы, но Калла – друг Ники, а это означало, что Джо она небезразлична.