Семьдесят гектаров, утопающих в зелени. На них — сорок коттеджей буржуазии, получившей доступ к государственному пирогу в окаянные 90-ые и нарастившей капиталы в тучные нулевые. Понятное дело, что глазки видеокамер виднеются по всему периметру и напоминают хищных птиц.
Данный охраняемый периметр, за которым проживали Дамировы, унаследовал название от рабочего посёлка «Красные кирпичики», к которому присоседился в 90-ые.
— Ну и хорошо, что кирпичики, а не булыжники! — шутили первые поселенцы.
Размежевание с аборигенами началось с названия улиц: «Радужная», «Солнечная», «Счастливая». А чтобы не проезжать по «Колхозной», «Коллективной», а уж тем более через «Рабочий порядок», проложили объездное шоссе.
И прямиком- на Москву!
Изначально коттеджный посёлок «Красные кирпичики» задумывался как этакая витрина роскоши. Но позднее заказчики аппетиты свои поумерили: не то наступило время, чтобы кичиться деньгами, пускаясь во все тяжкие.
Обиталищем наследника Дамировых была мансарда с наклонными слуховыми окошками и с так называемым французским окном, выходившим на закрытый балкон, вмещавшим два плетёных из ротанга кресла, столик и ряд цветочных горшков.
Пока Лука проводил время в творческих муках, его папа и мама уединились в их общем рабочем кабинете.
— Ты засыпал нашу помощницу вопросами, — заметила София.
— Хотел узнать, когда она врёт, а когда говорит правду.
— Каким образом?
— Следил за её глазами, — ответил он, не отрывая глаз от монитора своего компьютера.
— И что тебе сообщило это зеркало души? — поинтересовалась Софья, не отрывая взгляда от монитора своего компьютера.
— Дело в том, что наш мозг состоит из двух полушарий, — сообщил Гумер, проигнорировав иронию в голосе жены.
— А Волга впадает в Каспийское море! — усмехнулась супруга.
— Правое отвечает за долгосрочную память, — продолжил муж как ни в чём ни бывало, — левое- за творчество. Когда человеку задают вопрос, глаза смещаются в сторону полушария, которое он задействует в данный момент.
Взгляд самого Гумера в этот момент был по-прежнему сфокусирован на мониторе: оглядываться на жену не было нужды. Он ощущал её настрой спинным мозгом, а потому продолжил, только в убыстрённом темпе:
— Если человек говорит правду, его глаза движутся вправо, если лжёт-влево.
— И каков результат тестирования? — Женская ручка опустила мышку. А муж, отзеркалив, повторил жест.
— При ответе она смотрела на меня в упор. Пустой, безличный взгляд статуи.
— И каков окончательный вывод?
— Наивная, невинная и оттого опасная.
София ударила ручками о подлокотники своего кресла, так что звякнуло обручальное колечко, и резко поднялась.
— Давай-ка по кофейку! — предложил муж, и уловив согласие жены по движению мастерски оформленных бровей, прибавил: — Я распоряжусь!
Спустя считанные минуты в дверной проём выдвинулся поднос с кофейником, сливочником и двумя чашками.
Лицо у подавальщицы — самое заурядное: глазки — маленькие, без яркой окантовки — ни тебе ресниц, ни бровей. Но смотрят на мир с любопытством.
Дамировы поблагодарили девушку, и та молча удалась.
— Ну а эта аляповатая татуировка! — произнесла София, пренебрежительно поджав губы. — Как тебе?
— Все мы носим на теле стигматы, хотя и разные, — пробормотал супруг.
— Что? Стигматы?
— Не бери в голову. Это всего лишь цитата.
— Откуда? — не отставала София.
— Из какой — то рукописи.
Слово подействовало как звук побудки в солдатской казарме. София обратилась к рабочему компьютеру. После сокращения штатов «Библиофила» она выполняла редакторскую работу.
После кофе-брейка пара трудилась, не разгибая спин. Затем отправилась на обязательную прогулку, которая состояла в нарезании кругов по приусадебному участку. При этом женщина время от времени закатывала глаза. Словно советовалась с небом. А потом заявила:
— К тому же она не москвичка!
— А разве большинство москвичей, включая и нас с тобой, не из понаехавших? И кто, помимо Юрия Долгорукого, не лимита?
София лишь театрально закатила глазки, а когда глазные яблоки вернулись на место, объявила:
— Полагаю, тебе всё стоит выяснить на месте.
Его родители смотрят на меня, как сканер кассира на цифровой код товара. А вот у их сыночка другой взгляд. На его радаре меня просто не было. Сначала. Теперь что-то меняется.
Моя говорильня, похоже, раскрывает мальчику глаза на жизнь за окнами. Правда, сам он втирает мне другое. «Я писатель. А они коллекционируют истории». Зачем? — «Чтобы кроить из них собственные».
Ну да, нехай сочиняет. «Нехай» — это от тёти Лэси — беженки с Украины. Она жила в нашей общаге. А потом уехала в Москву. Это благодаря ей я устроилась в клининговую компанию. Хорошая тётка. На память о ней остались некоторые высказывания, типа: «Холера те в бок!» Это из её детства. Кажется, в 1970 года её семья пережила холеру. Но точно дату не помню. Цифры запоминаю хуже, чем выражения. Это ещё доктор Борис Львович Шехтман заметил. А вот на память о докторе я храню слово «нейропластичность». Кажется, это и про меня говорилось. Впрочем, какая теперь разница?