Поцелуй богов

Ли любить было просто, так сказать, никакого затора. Они соединялись с надежностью вкладыша подшипника ручной работы. Даже впервые. Но сейчас, расстегивая пуговицы при свете дня, Джон занервничал. Пальцы задрожали, во рту пересохло. Словно делал это в первый раз. Или в последний. Они лежали в постели и, как изящные модели, тянулись к телам друг друга. Наконец пришло желание и они совершили акт — вежливо, с невысказанным отчаянием, живот к животу, то напрягаясь, то расслабляясь, с закрытыми глазами, воображая того же партнера, но в другое время.

Траханье с определенной целью — в качестве прививки, чтобы забыться или обрести уверенность, что-то возвратить или доказать, — всегда рискованное предприятие. Секс хорош тогда, когда самодостаточен и является единственной мотивацией. Но как часто к нему привязываются другие ожидания. Вот и сейчас на него нагрузили больше багажа, чем он мог свезти.

— Ну как?

— Хорошо. — Ли поцеловала его в плечо. — Я по тебе скучала. О Господи! Сейчас мне снова станет плохо. — Она выскользнула из постели и побежала в туалет.

Джон сидел на краю ванны и бесцельно, назойливо-мягко гладил ее по спине, как гладят любимого человека, когда тот завтракает. Ли приняла душ и теперь сидела перед зеркалом и разглядывала лицо.

Раздался звонок в дверь. Хеймд.

— Я чуть раньше. На западе плотное движение. А в театр, я полагаю, вам нужно вовремя. Так, чтобы никакой спешки.

Ли еще раз посмотрела на себя, взяла сумочку, окинула взором комнату и встретилась глазами с Джоном.

— О’кей. Увидимся после представления. Не опаздывай. Тут будет что-то вроде вечеринки. — Слова прозвучали как новое назначение.

Беспокойство и раздражение прошли. Трясучка кончилась, словесный поток иссяк. Ли обрела равновесие, чтобы сделать несколько последних шагов.

Джону хотелось сказать ей массу вещей. Он обнял ее, но она отвернулась.

— Ну, естественно, удачи… Ты не нуждаешься в подобном пожелании, но тем не менее… Все будет хорошо. Ты так много работала. В последнее время у нас не очень ладилось. Но я хочу, чтобы ты знала… Надеюсь, ты не сомневаешься…

— Джон, мне некогда. Потом. Сейчас не до того. Поговорим позже.

— Только помни, что среди зрителей есть по крайней мере один человек, который тебя любит. — Он сам понимал, что говорит неестественно, что-то не то.

Впервые за долгое время дом опустел и затих, только на полках валялись осколки всемогущего караван-сарая Ли: кофейные чашки, обрывки факсов, пепельницы и тарелки из-под суши. Хозяйство обессиленно, вытравленно успокоилось. Все ушли, и Джон вдруг понял, что и их яростный полтергейст тоже. Он больше не чувствовал ее молчаливого присутствия. Антигона отправилась на свой первый выход.

— Я высажу вас здесь. — Хеймд остановил машину. — Будет быстрее, если вы пройдете пешком.

Джон свернул в людные улочки Сохо. Стоял теплый вечер; посетители кафе и магазинчиков предвкушали предстоящую ночь. Около театра толпа сделалась плотнее, и Джону пришлось проталкиваться сквозь вязкость разгоряченных тел, ощущая в доносившемся дыхании отголоски позднего ленча.

Театр был маленьким и не приспособленным к толпам и успеху. Перед входом стояли барьеры, оставлявшие лишь узкий мостик, своеобразный прогон сквозь строй. Джон показал билет и преодолел последние двадцать футов между угрюмыми людьми; их пустые, овощеобразные лица выражали ненавязчивое раздражение по поводу его анонимности: уж если стоять в таком неудобном месте, так не тратить время и увидеть какую-нибудь знаменитость. Фаланги фотографов что-то крикнули и из любезности пыхнули в лицо вспышками.

Маленькое фойе было забито профессионалами премьер: критиками, театральными импресарио, телекомментаторами, визажистами, журналистами-искусствоведами и сбившимися в одну кучку пэрами с их восстановленными Национальным трестом женами. Все они выглядели оживленно скучающими и принадлежали к тем, кто внутри, в отличие от шумящих-галдящих тех, кто снаружи, с той же легкостью, как свои по-дорогому мятые пиджаки. Оливер стоял в самом углу и хлопал по плечу таращившегося сквозь очки мужчину, а рядом Скай вздувалась каждым изгибом своего вспузырившегося постсозревшего тела.

Она помахала рукой и подошла к Джону:

— Привет, дорогой, — и неопрятно чмокнула в обе щеки. — Вот уж не думала встретить тебя здесь.

— Это еще почему?

— Слышала, вы с Ли расплевались.

— Кто тебе такое сказал?

— Господи, не помню. Я считала, что ты перешел к Айсис.

Словно по сигналу, появилась и сама Айсис:

— Джон, хай! Какая прорва народу, — и тоже поцеловала его.

— Теперь я понимаю, что меня ввели в заблуждение, — ухмыльнулась Скай.

— Что?

— Скай мне только что сообщила, что у нас с тобой роман.

— Старая песня. Я тоже слышала от кучи людей, и все уверяли, что им рассказала Скай.

— Я не говорила.

— Говорила, а потом отсасывала.

— Нет.

— Скай, милашка, ты вредная, несчастная шлюшонка, — улыбнулась Айсис. — Но если хочешь вести нечто похожее на счастливую, плодотворную жизнь, надо относиться осторожнее к тому, что входит в твою гнусную глотку и что из нее выходит.

Прозвенел звонок.