Потопленная «Чайка»

По-моему, всю эту сцену мы с Владимиром разыграли очень удачно. Фамилию мы упомянули просто так, кстати, внимание женщины привлекли и даже разговорились с ней, причем по ее инициативе. Я слышал, как из купе доносился веселый голос Владимира и смех Елены — он продолжал развлекать ее веселыми историями, которых у него в запасе было множество. Потом мы с ним пошли в вагон-ресторан поужинать. В общем, я вернулся в купе уже часам к двенадцати.

Я осторожно отодвинул тяжелую дверь купе. Под потолком тускло синел ночник. Женщина уже улеглась. Несмотря на полутьму и на то, что ее лицо скрывала густая тень от верхней полки, я увидел: она не спала, глаза ее были широко открыты. Большой чемодан был закинут наверх, на багажную полку. А чемодан с орлом Елена положила под голову.

Я скинул пиджак. Елена кашлянула. Я удивленно взглянул на нее, словно только сейчас заметив, что она не спит.

— Я разбудил вас? — встревоженно спросил я.

— Нет, нет, я не спала. Вы много выпили?

— Одну каплю. Я вообще не большой поклонник этого дела, — ответил я, развязывая галстук. — Наверно, вы боялись заснуть при открытых дверях, — сказал я, хотя в глубине души был уверен: единственное, что ей мешало сейчас спать, — это моя фамилия.

— Нет, нет, что вы! Я просто ждала вас... Хотела спросить: вы откуда, из каких Миндиашвили? — Елена улыбнулась. Но я не мог понять, что означала эта улыбка: искреннюю радость, или же женщина маскировала ею пробудившееся подозрение. На всякий случай я предпочел уклониться от ответа.

— И только из-за этого вы не спали до полуночи? — расхохотался я с видом человека, разгадавшего, что над ним подшучивают.

— Не удивляйтесь, ради бога, — забеспокоилась Елена, приподнимаясь. Рукой она стягивала на шее ворот полосатой темно-вишневой пижамы, которая так красиво контрастировала в полутьме с ее белым лицом. — Я очень интересуюсь всеми, кто носит эту фамилию.

— Чем заслужил род Миндиашвили ваше благосклонное внимание? — засмеявшись, спросил я.

— Я сама — Миндиашвили, — ответила она, словно хотела сказать: «Теперь-то вы понимаете, почему я интересовалась вами, почему ждала и не засыпала».

— Миндиашвили? — поразился я.

— Вот видите — мы однофамильцы, может быть, даже и родственники...

Я включил настольную лампу. Женщина зажмурилась от внезапного света.

— Вы из какого села? Как звали отца? — расспрашивал я с видимым нетерпением.

— Может быть, вы слышали когда-нибудь о таком добром и честном человеке по имени Федор Ильич Миндиашвили?

Я решил, что пришло время воспользоваться полученными мною сведениями:

— Федор Ильич? Дрессировщик лошадей? Тот, что умер в Свердловске?!

Елена села на своей полке, укутавшись в одеяло. Она молчала и не шевелилась. Я подсел к ней и продолжал:

— Так, значит, вы дочка Ирины Прокофьевны?

— Вы знали отца и мать? — тихо проговорила Елена с таким чувством, что я, на мгновение позабыв о следственном задании, искренне пожалел ее.

— Знал?! Ну, конечно же, знал. Ваш отец был очень близок нашей семье. Когда он работал ассистентом у Никитина, мы жили в Москве... Он часто захаживал к нам. Иногда вместе с Ириной Прокофьевной. Если мне не изменяет память, даже вы бывали у нас совсем еще маленькой девчушкой.

— Значит, мы родственники...

— Наши отцы — я помню это совершенно точно — были двоюродными братьями, — убежденно сказал я.

— Боже мой! — тихо воскликнула женщина. Лицо ее светилось радостью, но уже через мгновение туман набежал на него и только улыбка оставалась на губах. Вот уже краска отлила и от губ. Освещенная светом ночника, Елена казалась бледной, как привидение.

— Как мама? Она еще жива? Где вы сейчас живете? — забросал я ее вопросами.

— Ничего... Мама хорошо... Мы живем в Тбилиси. Одни, совсем одни. Без друзей, без родственников. — Елена отвечала отрывисто, рассеянно, думая о чем-то другом. Она снова легла на подушку, так осторожно, будто боялась потревожить свежую рану. — Эх, если бы мы все время были вместе, не расставались... — Она хотела еще что-то добавить, но так и не сказала ничего. После долгого молчания она снова взглянула на меня: —Прости, но я так и не знаю твоего имени.

Первая часть задуманного мною плана блестяще удалась. Елена признала меня родственником и даже перешла на «ты».

— А я до сих пор помню, как мой отец говорил, что у Федора красавица дочка Елена, — усмехнулся я.

— Ты запомнил мое имя... — Голос женщины звучал тоскливо и грустно. Даже радостная встреча с родственником — а я не сомневался, что она окончательно признала меня родственником, — не заставила ее забыть о чем-то, что беспокоило и тревожило ее.

В ту ночь мы проговорили до утра.

Я представился ей как юрисконсульт «Тбилторга» и сказал, что направляюсь в Харьков по арбитражным делам с нашим кредитором «Харьковторгом». Я рассказал новой «родственнице» о своей жизни, упомянул о таких подробностях, о которых говорят только с близкими людьми.

Елена постепенно прониклась ко мне доверием. Она поведала о своем горьком житье-бытье. Я не сомневался в искренности ее рассказа до того момента, пока она не сказала, что ее муж Петр Таманов умер.