Потерянный бог

Амадей наклонился вперед, поднял крышку. Внутри, на черном бархате, лежало два предмета: кожаные ножны и сияющий серебряный кинжал. Кинжал сам по себе был яркий, новый и ничем не примечательный. Его рукоять — гладкая, без украшений, а лезвие — простое и прямое, ни насечек, ни рун. Единственно, клинок казался очень острым.

Однако в целом младший Тартис был разочарован:

— Выглядит, как кухонный нож, — пробормотал он себе под нос.

Амадей зло взглянул на сына и хотел что-то сказать, но Торгес опередил его:

— Нет, нет, мой дорогой мальчик, это редкий клинок, который очень трудно изготовить. Сейчас он всего лишь Основа, поскольку лишен каких-либо магических качеств. Но стоит начать его использовать, как клинок примется впитывать энергию из всего окружающего. И чем больше энергии он потребит, тем могущественнее станет. Со временем, при правильном обращении, клинок станет Лучом.

— Ого! — в глазах Дарена зажегся интерес, — я слышал об одном таком оружии, но только его использовали против нас, Темных. Кажется, Очищающее Пламя?

— О да, Очищающее Пламя был одним из самых известных Лучей, — согласился Торгес, — но пропал почти тысячу лет назад.

Амадей напоминающе прочистил горло, и Торгес тут же повернулся к коробке с кинжалом:

— Чтобы активировать Основу, господин, вам нужно всего лишь взяться за рукоять. Поглощение энергии начнется сразу же, но будьте осторожны с лезвием: клинку потребуется время, чтобы привыкнуть к вам, а до тех пор он будет весьма опасен. Ножны предназначены исключительно для этого клинка, они смогут удержать его при любом изменении. Однако я должен предупредить вас, что даже при самом искусном обращением Основа имеет очень высокий шанс неудачи…

— Я знаю, как эта проклятая вещь работает, — буркнул нетерпеливо Амадей, — поторопись!

— Да, господин, мои извинения.

Торгес взял ножны, положил их, продолжая придерживать, напротив кончика кинжала. Осторожно просунул другую руку под бархат и под клинок, так, чтобы пальцы не коснулись металла рукояти. Подталкивая и кинжал, и ножны, он сумел, наконец, соединить их, после чего вздохнул с видимым облегчением и защелкнул верх.

— Вот, все готово! — проговорил он довольно и опустил ножны назад в коробку. Амадей, нахмурившись, тут же достал их и начал вертеть в руках, тщательно, словно в поисках дефекта, разглядывая, однако расстегнуть не пытался. Наконец нехотя кивнул и вытащил из ящика стола матерчатый мешок. И там было явно не золото.

— Как договаривались.

Торгес развязал завязки и вперился внутрь, после чего поклонился Тартисам, торопливо пробормотал традиционное пожелание удачи и исчез за дверьми.

Отец разрешил Дарену взять ножны с клинком в руки, и юноша вновь услышал странный жужжащий звук. Он быстро взглянул в сторону Амадея, но тот, похоже, не заметил ничего необычного.

Два дня спустя, вечером, отца вызвал к себе Повелитель. Дарен, не утерпев, тайком от охраны пробрался в кабинет Амадея и несколько минут вертел в руках ножны с Основой. Несоответствие между простоватым внешним видом и потенциальным могуществом лезвия искушало Дарена, которому очень редко приходилось отказывать себе в каких бы то ни было желаниях. Только мысль о неприятных последствиях отцовского гнева не позволила вытащить кинжал из ножен: если он испортит клинок, его не защитит даже статус единственного наследника. Однако эта мысль не остановила его руку, прицепившую ножны с Основой к поясу под церемониальными одеждами.

Дарен решил тогда взять клинок с собой в Храм Всех Скорбящих, в вотчину Светлых, на праздник Примирения. И никто из Светлых даже не заподозрил такого святотатства! Дарен чувствовал себя почти счастливым — жаль, нельзя было ни с кем поделиться…

* * *

При этом воспоминании Дарен позволил себе ехидную мысленную усмешку, потом встрепенулся — жрец перешел к третьей и последней части своей речи, посвященной прощению и примирению — как будто это когда-нибудь может случиться! Да прежде Повелитель вступит в Белый Орден, чем они простят и забудут Светлым все обиды!

Наконец, спустя вечность, жрец замолчал. Увы, это еще не означало свободы, впереди оставалась последняя, но самая унизительная часть церемонии. Дарен уже в который уже подумал, что Повелитель, подписывая договор о Перемирии, был не в себе.

Спрятанный от людских глаз хор затянул нудную благодарственную молитву, присоединяясь к которой все присутствующие опустились на колени. Дарен скривился, надеясь, что никто не разглядит выражение его лица в этом дальнем пыльном углу. Отец, к счастью, не обернулся, иначе дома Дарена ожидала бы очередная лекция по отсутствию внутренней дисциплины.

И вот, о счастье, они свободны!

* * *

Узкая улица, на которой стоял храм, была почти пуста, однако центральная кишела народом. Дарен стиснул зубы: он ненавидел толпы, толкающийся люд и удушающий жар летних лучей на своих и так слишком теплых церемониальных одеждах. Он продержался с вымученным достоинством пару минут, но потом тоже начал отпихивать людей с дороги.