Посвящения и посвященные в Тибете

Например, указанное «А» – это не столько буква тибетского алфавита, сколько символ нерушимости существования не имеющего ни начала, ни конца универсального закона. Сосредоточением своего внимания на этих буквах, текущих подобно речной воде, ученик в конце концов постигает идею энергетических потоков, пронизывающих его самого, идею непрерывного взаимообмена между ним и внешним миром, идею единства той всеобщей активности, которая порождает здесь человека, там – дерево, а где-то еще – камень и огромное множество других идей, говорят практикующие эти упражнения.

Идея пустоты, связанная с этими разнообразными практиками, относится к вечному монолитному «я», существование которого, согласно фундаментальному учению буддизма, отрицается во всех существах и вещах. Тибетцы выражают это словами «ганзаг-даг– мед-па, чой-даг-мед-па», что означает: «человек лишен «я», все вещи лишены «я».

Вот перевод ортодоксальной буддийской формулы: все составное невечно; все составное подвержено страданию, поскольку все вещи лишены «я» («Дхаммапада»).

Ламаисты особенно настаивают на этом учении о «не-я», разделяя третье положение на два пункта. Они говорят, что на более низком уровне просветления человек постигает, что его собственная личность – это круговорот постоянно меняющихся образований, но идея «я» сохраняется. Постижение того, что все сущее одинаково лишено «я», указывает на полное Просветление.

Вышеописанные ежедневные упражнения и другие, схожие с ними, разработаны для того, чтобы привлечь и зафиксировать внимание начинающего, хотя он и не сразу постигает их значение или цель.

Медитация, описанная в пункте 2, имеет целью выработку беспристрастности. Предполагается, что эта практика позволит ученику достичь своих глубин, области совершенного спокойствия, из которой он сможет бесстрастно анализировать свои действия, чувства, мысли.

Глава 9 Как правильно спать и использовать время сна. Как ввести себя в состояние сна для распознания своих скрытых наклонностей

Гелугпа, или так называемые ламы-«желтошапочники», последователи Цзонхавы, проявляют меньшую склонность к созерцательной жизни, чем их коллеги-«красношапочники». Большинство отшельников, живущих в уединении, принадлежат к той или иной ветви «красной» школы: кармапа, сакьяпа или дзогченпа. Гелугпа, желающие уединиться, по большей части довольствуются тем, что занимают небольшую хижину цам-кханг (жилище для медитации), построенную недалеко от монастыря, или же присоединяются к группе ритодпа (отшельников), отдельные жилища которых образуют небольшое поселение в пустынных местах. Более состоятельные гелугпа живут в спокойных местах, где они останавливаются, когда хотят уединиться.

Их медитации, как правило, менее странные и сложные, чем медитации мистиков-налджорпа. Однако не следует полагать, что они ограничиваются только интеллектуальной медитацией. В отличие от них многие «красные» допускают, что различные практикуемые ими упражнения – это только опоры для достижения ментальной устойчивости и прогресса на духовном пути, необходимые до тех пор, пока не будут отброшены все обряды и ритуалы, в то время как большинство «желтых», по-видимому, считают ритуализм неотъемлемым и гораздо больше колеблются в отказе от него.

Наиболее продвинутые среди них в психотренинге настаивают на полезности сохранения постоянного самоконтроля даже во время сна. В этом отношении они следуют Цзонхаве, который посвятил специально этому вопросу несколько страниц своей знаменитой работы «Лам-Рим». Сейчас я приведу основные элементы этой практики.

Цзонхава говорит, что важно не терять впустую даже время, предназначенное для сна, когда человек становится застывшим, как бревно, или допускает появление в голове бессвязных, нелепых и вредоносных сновидений.

Беспорядочные проявления во сне ментальной активности вызывают напрасную трату энергии, которую можно было бы употребить на что-то более полезное. Кроме того, действия и мысли спящего идентичны по своим результатам действиям и мыслям бодрствующего человека. Таким образом, нельзя «творить зло» и во время сна.

Я уже указывала на то, что ламы учат этой теории, и здесь мы находим то, что наиболее выдающийся из них выдвигает в ее защиту. Это удивит многих западных людей. «Каким образом, – спрашивают они, – воображаемое действие приводит к тем же результатам, что и реальное? Следует ли посадить в тюрьму человека, которому приснилось, что он украл у прохожего кошелек?»

Это сравнение неудачно, оно не соответствует ламаистской точке зрения, так как у них не возникает вопроса о «тюрьме» или «судье», осуждающем вора.