Посвящение

Когда они подъехали к заднему крылу, Кэсси увидела, что оно выглядело совсем не так, как фасад. Оно имело покатую крышу и маленькие, неровно размещённые окна, стёкла которых были сделаны из крошечных, ромбовидных стёкол. С этой стороны дом даже не был покрашен, только обит выветрившимися серыми обшивочными досками.

А переднее крыло было окрашено… когда-то давно. И сейчас краска отслаивалась от него тонкими полосками. Два дымохода выглядели потрескавшимися и неустойчивыми, а вся покатая крыша, казалось, просела. На переднем крыле окна были размещенны довольно ровно, но большинство из них выглядели так, словно век были не мыты.

Кэсси безмолвно смотрела. Она никогда в жизни не видела более угнетающего дома. Он не мог быть тем самым домом.

— Ну, — сказала её мама тоном наигранной жизнерадостности, выворачивая на покрытую гравием подъездную дорожку, — Это он, дом, в котором я росла. Мы дома.

Кэсси не могла говорить. Переполняющие её ужас, ярость и возмущение росли в ней всё больше и больше, пока она не подумала, что вот-вот взорвётся.

Глава 4 (Перевод: Дашка ﭢ Дашка)

Её мама всё еще говорила в той притворно-радостной манере, но Кэсси могла слышать только обрывки её слов.

— … изначально крыло было Дореволюционно Грегорианским, полтора этажа… переднее крыло Постреволюционно Грегорианское….

Это продолжалось снова и снова. Кэсси схватилась за ручку двери машины, чтобы открыть её, получая, наконец, полный обзор всего дома. Чем больше она его разглядывала, тем хуже он казался.

Её мама говорила что-то насчет фрамуги (прим. перевод. — это вроде форточки) над входной дверью, она говорила быстро и почти задыхалась:

— … прямоугольное, не такое как обычные арочные окна над дверью, которые появились позже…

— Я ненавижу это! — закричала Кэсси, перебивая, её голос был слишком громким в тихом воздухе, поразительно громким. Она не имела в виду фрамугу, чем бы это не оказалось.

— Я ненавижу это! — неистово закричала она снова. Её мама, стоявшая позади, не произнесла ни звука, но Кэсси и не обернулась, чтобы взглянуть на неё; она смотрела прямо на дом, на ряды немытых окон и на провисшие карнизы, на абсолютно безобразную массу и ужасающую угнетённость всего здания, и её трясло.

— Это самое уродливое, что я когда-либо видела, и я ненавижу это. Я хочу уехать домой. Я хочу уехать домой!

Она обернулась и увидела побелевшее лицо матери с полными болью глазами, и разрыдалась.

— О, Кэсси, — миссис Блейк дотянулась до неё, перегнувшись через крышу машины. — Кэсси, милая…

В её глазах стояли слёзы, а когда она посмотрела на дом, Кэсси была поражена выражением её лица. Это было похоже на смесь ненависти и страха, такую же сильную, как чувствовала и сама Кэсси.

— Кэсси, милая, послушай меня, — произнесла она, — Если ты действительно не хочешь оставаться…

Она умолкла. Кэсси всё еще плакала, но услышала шум позади себя. Обернувшись, она увидела, что дверь дома открылась. Пожилая женщина с седыми волосами стояла на пороге, опираясь на трость.

Кэсси обернулась назад.

— Мам? — сказала она жалобно.

Но её мама смотрела на дверь. И медленно, на её лице появилось выражение усталой покорности. Когда она повернулась к Кэсси, в её голосе снова был притворно-радостный тон.

— Это твоя бабушка, дорогая, — сказала она, — Давай не будем заставлять её ждать.

— Мам… — прошептала Кэсси. Это была отчаянная мольба. Но глаза её матери стали пустыми, непроницаемыми.

— Пойдем, Кэсси, — позвала она.

У Кэсси возникло сумасбродное желание броситься к машине и запереться внутри, пока кто-нибудь не придёт и не спасёт её. Но затем, то же самое тяжелое изнеможение, которое опустилось на её маму, казалось бы, стало захватывать и её. Они были здесь. И с этим ничего нельзя было поделать. Она захлопнула дверь машины и молча последовала за мамой к дому.

Женщина, стоявшая в дверях, была просто древней. Настолько старой, чтобы оказаться, по крайней мере, её прабабушкой. Кэсси пыталась обнаружить в ней хоть какое-то сходство с мамой, но не могла найти ни одного.

— Кэсси, это твоя Бабушка Ховард.

Кэсси смогла что-то пробормотать. Пожилая женщина с тростью выступила вперёд, сосредоточив взгляд своих глубоко посаженных глаз на лице Кэсси. В этот миг ненормальная мысль ворвалась в сознание Кэсси:

«Она собирается зажарить меня в духовке».

Но затем она почувствовала руки, обнимающие её, удивительно крепкие объятия. Машинально, она подняла свои руки для ответного жеста.

Её бабушка отступила назад, чтобы взглянуть на неё.

— Кэсси! Наконец-то. После стольких лет.

К неловкости Кэсси, она продолжила смотреть на неё, разглядывать её с чем-то вроде пылкого волнения и беспокойной надежды.

— Наконец-то, — прошептала она снова, будто разговаривая сама с собой.

— Рада тебя видеть, мама, — произнесла мама Кэсси, тихо и официально, и строгие старые глаза отвернулись от Кэсси.

— Александра. О, моя дорогая, прошло столько времени…

Они обнялись, но необъяснимое напряжение витало между ними в воздухе.