Что в подзорные трубы я вижу,поднимаясь на башню во мгле?Почему так печально завишуот чего-то былого во мне?И, смотря с высоты виноватона уснувшую пропасть Арбата,отчего так поспешно и вдругинструмент выпускаю из рук?Спят в постелях своих горожане,спят с авоськами, спят с гаражами,спят тревожно на правом боку…Изготовилось тело к прыжку.Вон из пятен ночного туманапоявляется вдруг вдалекемоя стройная старая мама —чемоданчик фанерный в руке.Он, пожалуй, минувшая мода,но внутри, словно в дебрях комода,что давно развалиться готов,фотографии прежних годов.Память, словно ребенок, ранимаи куда-то зовет и зовет…Все печально, что катится мимо,все банально, что вечно живет.И живу я вот с этой виноюна двадцатом ее этажемежду тою и этой войною,не умея спуститься уже.
«Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжать…»
* * *
Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжатьВосхищения увиденным не в силах я сдержать.Кораблями из минувшего плывут ее дома,будто это и не улица — история сама.Но когда в толпе я шествую по улицам Москвы,не могу сдержать отчаянья, и боли, и тоски.Мои тонкие запястья пред глазами скрещены,будто мне грозят несчастья с той и с этой стороны.Как нелепа в моем возрасте, при том, что видел я,эта странная раздвоенность, растерянность моя,эта гордая беспомощность как будто на векаперед этой самой Пятницкой, счастливой, как река.
«Переулок Божественным…»
* * *
Переулок Божественнымназван мной для чего?Чтобы слогом торжественнымвозвеличить его?Для того, чтоб из вымыслана московскую твердькак волной его вынеслопосиять, пошуметь?Видно, прозвище прежнеебез опоры в судьбе:так, пустое, небрежное,ни тебе — ни себе.Видно, прежнее прозвище —как чужак меж людьми:у него не допросишьсяни воды, ни любви…А в сегодняшнем имениесть сиянье из тьмы,что-то доброе, сильное,что утратили мы.Просто есть в нем для города не на год, не на часчто-то вечное, гордое,словно это про нас.