Postscript

Улыбаясь, Джерри идет ко мне. Наши глаза встречаются. Он поднимает открытые ладони так, чтобы Джек этого не видел, пальцы раздвинуты и сжимают воздух, словно сейчас он схватит меня за грудь. Тут рядом со мной распахивается дверь.

Это Киара.

Она смотрит, как Джерри опускает руки и как багровеет его лицо.

– Здорово. Это что, прелюдия?

Празднество в «Эринз Айл» – все, на что я смела надеяться, но когда я воображала его себе, я была как бы снаружи. Когда ты внутри, это легче. Полный зал родни Джерри, кузены, тетки, дядья, все без умолку треплются над тарелками с сэндвичами, колбасками и куриными крылышками. Первый разрешенный мне бокал я приканчиваю к десяти вечера, а второй, подразумеваемый, – к одиннадцати. В одиннадцать взрослые гости, как планировалось, уходят, Эдди организует «змейку», и так, следом за ним, держась за руки, они, приплясывая, огибают по периметру зал и оказываются снаружи, у своих машин и такси, которые их дожидаются. Тут в дело вступает диджей, и музыка грохочет так, что все предложения поболтать повисают в воздухе. Я выпиваю третий бокал с мыслью улучить время и для четвертого, и опасаюсь, что планы наши накрылись, потому что Эдди весь вечер не отпускает от себя Джерри. И когда Эдди выходит на танцпол, чтобы продемонстрировать комический вариант брейк-данса, я уверена, что пора выпить еще, потому что, как правило, Джерри жадно наблюдает за этим представлением. Но я ошибаюсь. На этот раз мой Джерри выбирает меня.

Джерри наклоняется к Эдди и что-то ему шепчет, тот ухмыляется, хлопает его по спине. В ужасе я надеюсь, что Джерри не сказал ему о том, что мы затеваем, но тот факт, что мы рано уходим, – подсказка красноречивая. Через танцпол они подходят ко мне, и Эдди так меня обнимает, что я едва дышу, а Джерри до того доволен этой встречей двух кумиров его сердца, что ничего не делает, чтобы того остановить.

Эдди, потный и пьяный, притягивает к себе нас обоих.

– Вы двое, вы знаете, что я люблю этого парня. – Капелька слюны попадает мне на губу, я не вытираю ее из вежливости. Потный лоб его липко прижимается к моему. – Я люблю этого парня, да. – И Эдди чмокает Джерри в макушку. – А он любит тебя.

Я знаю, что чувства им движут самые лучшие, и момент очень трогательный, но, правду сказать, мне больно и неприятно. Парень, который на футбольном поле сбивает с ног взрослых мужчин, не понимает, как он силен. Своим остроносым начищенным башмаком он придавил мне носок туфельки. Я съеживаюсь, стараясь ужаться до минимума.

– Он любит тебя, – повторяет Эдди, – и ты любишь его, так ведь?

Я кошу глазом на Джерри. В отличие от меня он, кажется, счастлив, просто тает от этой демонстрации любви и доверия. Его не беспокоит ни то, что его душат в объятиях, ни то, что в лицо ему летят пот и слюна. Или то, что его подружку берут за горло, заставляя признаться в любви к нему.

– Да, – киваю я.

Джерри смотрит на меня с нежностью, зрачки у него расширены, я понимаю, что он пьян, но это-то ладно, у меня тоже голова кругом. И сияет он такой дурацкой улыбкой, что невозможно не засмеяться.

– Ладно, выметайтесь отсюда, вы оба, – говорит Эдди, выпуская нас из своей хватки, еще одним смачным поцелуем лохматит волосы Джерри и уходит к танцполу поучаствовать в баттле с товарищем по команде.

До дома Джерри мы добираемся быстро, не желая терять ни секунды нашего волшебного времени. Джерри ужасно мил и очень внимателен. Мы оба такие. Мы оба думаем друг о друге, и от этого каждому только лучше. Он зажигает свечу и ставит музыку.

Мне шестнадцать, ему семнадцать, и мы последние из наших друзей, кто познал любовь, хотя встречаемся дольше всех. Я такая задавака, что думаю, что у нас с Джерри все будет иначе. Да мы оба такие воображалы и задаваки, что делаем все в точности так, как нам хочется. Терпеть не могу это слово – «задавака», но что поделать, именно такими нас считают другие. Мы оба уверены и в себе, и друг в друге, и позволяем себе жить по-своему, никогда не следуя за толпой, танцуя, а не маршируя в своем собственном темпе. Кое-кого это раздражает, и порой нас отсекают, но у нас есть мы, и нам наплевать.

Мы любим друг друга, и делаем это с подлинной нежностью и глубиной, и он находит во мне свое укрытие, а мое укрытие в том, чтобы окутать его собой. Мы вместе выдалбливаем себе местечко в мире. После он ласково целует меня и вглядывается в лицо, чтобы прочесть мысли, – его вечно заботит, о чем я думаю.

– Эдди обнимался больнее, – говорю я, и он смеется.

Мне жаль, что нельзя провести так всю ночь и проснуться утром в его руках. Но нам это не позволено. Наша любовь ограничена другими, другие ею руководят. Простое удовольствие: на рассвете проснуться рядом – будет доступно нам, только когда «они» дадут добро. Мой комендантский час – два ночи, и он уже пробил, когда я машу Джерри, выходя из такси.

Едва успеваю заснуть, как меня будит мама, и я пугаюсь, что разоблачена, но дело не в нас. В трубке Джерри, и он рыдает.

– Холли! – захлебываясь, хрипло твердит он. – Эдди умер.