Посторожишь моего сторожа?

Притворство было унизительным, но сберегло ей нервы. Молча она могла сойти за местную, пусть и немую, но хотя бы не вызывала насмешки как поклонница «красных» или фашистов. Она перестала ходить в магазины, в которых ее знали, и ездила другим маршрутом на работу, чтобы не встретить случайно знакомого кондуктора. Митя понимал ее беспокойство и мирился с ним, но втайне размышлял: не слишком ли Катя боится чужого осуждения?

— Я настолько зла на себя, что готова лопнуть от этого, — сказала она как-то. — Честно, Митя, это выше моих сил! Ну не могу я больше слушать шуточки о коммунистической диктатуре и фашистах!

— Со мной тоже шутят на работе, — пожал плечами Митя.

— Что, называют коммунистическим агентом? Высмеивают, что ты липовый интеллигент?

— Липовый — это что?

— Ненастоящий. Оскорбивший свой класс.

— Как интересно… — Митя мягко рассмеялся. — Отчасти они правы: я действительно коммунистический агент, пусть и терпеть не могу русский коммунизм. Оттого я ни на кого не обижаюсь.

— Но я-то не агент — ни тех, ни этих!

«Я слышала от коллеги: он сказал, что я жена коммуниста. И после он спросил, взаправду ли я замужем за коммунистом, вернее является ли Митя коммунистом, как говорят. Г-жа Колокольникова, вы нас очень удивили! Сначала я не понимала. Спрашивается, какое кому дело, коммунист ли мой муж или нет? Я вспомнила, что говорили о Мите тетя и Мария: только через мой труп, ты не станешь женой коммуниста, коммунисты же разорили нашу родину! Теперь же мне прочитали целую лекцию о том, какие коммунисты плохие. У меня спрашивали, воевал ли мой отец. А как погибла моя мать? Я ответила, что понятия не имею, как умерли мои родители и, честно говоря, они меня не интересуют.

— Как, вам, Катерина Васильевна, не привили историческую память?

Итак, по их мнению, я, ни разу в глаза не видевшая своего отца-офицера из Петербурга, в котором якобы родилась, — я должна любить «белое движение» и Россию и ненавидеть «красных» и их диктаторский режим. Поэтому я не могу быть женой Мити Колокольникова — да, он интеллигенция по крови, но отказался от своих корней, чтобы встать на сторону разрушительного коммунизма. У меня от их исторической памяти разболелась голова. Тот, что постарше, сказал:

— Я думал, молодежь воспитывают в старых традициях, настоящие офицеры, остатки нашей элиты. Где они, почему они бросили наших детей?

— Вы правы, они меня не воспитывали.

— Кто же вас воспитывал, барышня?

— Фашисты.

На меня уставились во все глаза.

— Как же они воспитывали?

— Обыкновенным образом. Меня вырастили враги. Я ходила во вражеские школы, я с раннего детства говорю на языке врага, мои лучшие друзья стали фашистами. Моя сестра замужем за офицером фашистской армии. Меня воспитывали будущие агенты и следователи по политическим делам.

Я улыбнулась. На меня смотрели, как на абсолютную идиотку. Надеюсь, меня не уволят. Если бы не пристали со своими лекциями о славном прошлом, ни за что бы не сказала о Марии и ребятах. Я не сдержалась — я была очень зла. Тяжело притворяться, строить из себя немую местную или хорошую девушку-эмигрантку, которую унижали разом «красные» и фашисты. Ну так вот: единственный близкий мне «красный» — мой муж, а с фашистами я дружила. Легко выстроить «картину преступления», если у тебя есть одно мнение — и оно единственно правильное. А мне что прикажете делать? Разорваться на части, чтобы никому не было за меня стыдно?».

Ганна Каминская была человеком улыбчивым, мягким и терпеливым. Встретила ее Катя в лифте — обе поднимались на этаж; г-жа Каминская, склонив набок маленькую светловолосую голову, с любопытством изучала свою соседку. Последней в лифт вошла дама с третьего этажа, встала близ Каминской и, не стесняясь присутствия Кати, отчетливым шепотом доложила, что едут они с иностранкой, русской будто бы, но воспитанной в еще более страшной стране, чем Россия.

— Ну и что? — ответила та, кому эта новость предназначалась.

Отчасти понимавшая их Катя угадала более по тону Каминской, что та за нее заступается, и ощутила неконтролируемый прилив симпатии к ней.

— Вы не знаете наш язык? — на натянутом, но правильном русском сказала г-жа Каминская, когда обе вышли из лифта.

— Нет. К сожалению, крайне поверхностно.

— Вы живете с мужем? Я видела вас.

— Да, я живу вон в той квартире. Мы тоже недавно переехали.

Улыбаясь так, словно они знали друг друга дольше, г-жа Каминская предложила заглянуть к ней и ее мужу как-нибудь, познакомиться ближе и, быть может, вместе провести время.

Митя, что услышал о Каминских этим же вечером, посмотрел на Катю с иронией и сказал, пытаясь скрыть снисходительность:

— Вы никак очарованы ею, Катерина Васильевна! А видели ее всего несколько минут! Как же так, скажите?

— Ох, перестань! — весело откликнулась она. — Она восхитительна! И видела я ее дольше, и не один раз, знаешь ли. Почему бы тебе самому не посмотреть на нее, если хочешь узнать, какая она? Она нас пригласила.