– Посох? Вот и запишем тебя Посоховым. Запомнишь?
– Запомню, – ответил я.
Так я стал Посоховым. А что? Фамилия неплохая, даже чем-то духовным от неё веет. Отправили в детский дом, а после, как вырос, поступил я в пехотную школу…».
Теремрин ещё раз перечитал некоторые наиболее важные выдержки из первой главы. Сомнений более не оставалось – генерал Посохов родной единокровный брат его деда – генерала Алексея Николаевича Теремрина и родной дядя его отца – Николая Алексеевича.
А как же звали прадеда? Этого в мемуарах Посохова он не нашёл. Зато дед, Алексей Николаевич, в своей публикации коснулся родословной Теремриных. Оказалось, что прадед воевал на Балканах, участвовал в штурме знаменитой Шипки, его отец защищал Севастополь в Крымскую войну, дед воевал на Кавказе, прадед отличился в битве при Прейсиш-Эйлау и Бородинской битве. Предки участвовали в походах Суворова, Потёмкина, Румянцева. Словом, Дмитрию Николаевичу Теремрину было чем гордиться! Он решил, что, как только вернётся в Москву, непременно окунётся в архивы, чтобы дополнить недостающие страницы истории своего рода.
Между тем, поезд уже оставил далеко позади Подольск, миновал Серпухов, и вскоре сверкнула внизу, под мостом, гладь Оки с манящими песчаными отмелями. Первая остановка, да и то короткая, была по расписанию лишь в Туле. Длительная же стоянка предполагалась на узловой станции Скуратово, где пассажиры обычно выходили на платформу поразмяться после долгого сидения, да купить что-либо из нехитрой крестьянской снеди. Там круглый год приносили к поезду варёную картошку и солёные огурцы, а летом – вёдрами яблоки, груши, помидоры… Глаза разбегались.
Обилие информации, свалившейся на него в последние сутки, не могло не взволновать. Теремрин вдруг почувствовал себя не просто полковником, не просто военным историком или даже писателем, а представителем знаменитого рода, честно служившего Отечеству, почувствовал себя ответственным за продолжение этого рода и попробовал оценить, что же он сделал в жизни своей, чтобы внести достойную лепту в преумножение боевой славы своих предков. Если судить строго, то получалось, что почти нечего. Да, воевал, даже, можно сказать, неплохо воевал. Да, пишет научные работы и художественные произведения. Но так ли уж они нужны Отечеству? Разве без них, этих его писаний, не обойдётся Россия?
Конечно, далеко не каждому выпадает вершить дела значимые, которые влияют на ход и исход событий, и каждый вносит посильную лепту в общее дело. Но какую лепту он вносил на протяжении минувших летних месяцев? Что написал нового, такого, что может принести пользу, научить чему-то необходимому в жизни?
Разве отец не был справедлив, когда накануне бросил упрёк и ему, и всему его поколению, на плечи которого легла судьба страны. А что свершило это поколение, зрелое поколение управленцев, партийных боссов, командиров соединений и командующих? Безусловно, многие его сверстники – и те, кто на десяток лет моложе или на десяток лет старше – честно делали своё дело, честно исполняли свой долг, безусловно, ещё оставался перед глазами важный и бесценный эталон – фронтовики. По ним можно было сверять свой путь. Но их оставалось в войсках всё меньше и меньше, всё реже можно было встретить их и в учреждениях.
Теремрин вспомнил, какие мысли волновали его, когда он ещё курсантом участвовал в торжественных похоронах на Красной Площади выдающихся советских военачальников, знаменитых маршалов победы, которые постепенно уходили один за другим в лучший мир именно в шестидесятые и семидесятые – так распорядилось время. В годы войны им было в среднем примерно столько лет, сколько теперь сверстникам Теремрина. И они в невероятно тяжёлых условиях, порой в критической обстановке, делали честно своё дело и блистательно доделали его до победного конца. Стоя в строю, он слышал добрые и важно, что не просто добрые, а правдивые слова о них, и думал с тревогой о том, с кем же остаются он и его товарищи, с кем остаётся их поколение? Смогут ли те, кто идут следом, каждый на своём месте, служить или работать так, как работали подлинные герои суровых для страны лет?
Прошли годы, и стало ясно, что были ненапрасными те тревоги, ведь при них, при маршалах победы, иностранные самолёты не садились на Красную Площадь, при них высшее командование не оправдывалось за сбитого вражеского разведчика, закамуфлированного под южнокорейский пассажирский самолёт. Обстановка в стране менялась стремительно, но вряд ли ещё Теремрин, сидя в спальном вагоне скорого поезда, мог предположить, что ждёт его и его сослуживцев, его товарищей, его друзей, его родных и близких уже в ближайшие годы.
От мыслей было тесно. Он понимал, что нужно, просто необходимо что-то делать, кричать, бить в колокола, предупреждая об опасности. Но он и сам ещё не видел и не понимал, где корни этой опасности. А потому и размышления его были отчасти и беспомощны, и бессмысленны, и бесполезны.