Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли

Я помню, перед концом СССР, месяца за два за три до его распада, в типографии сидел человек, у которого лет на пять застопорилось издание книги о «неизбывных преимуществах социалистической экономики, вечности восточно-европейского блока СЭВ и неизбежной победе социалистической экономики над капиталистической». Пока книга лежала в типографии, пока она проходила цензуру, то, о чем он писал, исчезло. Он сидел в типографии и плакал, смотрел на гранки и думал, что бы с этим ему теперь сделать? Так же и люди, которые писали об эпохе модерна,пока она не кончилась, всегда могли ожидать какого-то подвоха. И модерн, на самом деле, этот подвох преподнес.

Итак, в наше время определенная парадигма очевидно кончается, почти закончилось, и это дает нам колоссальное преимущество, уверенность, что мы не ошибемся. Мы можем увидеть весь предшествующий, заканчивающийся на наших глазах цикл, проследить его от начала до конца: как «герой родился, женился и умер». Вот тут-то мы можем сказать: «хороший» был человек или «плохой». Раскаяться и стать святым он все равно больше не успеет («во аде кто исповестися», — говорит по этому поводу Псалтырь). Он уже ничего — посмертно — не выкинет. Это уникальный момент, потому что наша оценка того, что происходило ранее, приобретает характер почти полной истины. Мы можем вынести свой вердикт и знаем, что он не будет пересмотрен, потому что субъекта нет,он отныне неподвижен и не преподнесет никаких сюрпризов, даже если бы захотел.

Переход к чему?

Но с другой стороны, если мы можем сейчас лучше, чем когда бы то ни было сказать, фазовый переход от чего (чтобыло до нас), то мы уж точно не знаем — переход к чему(во чтомы вступаем). Это другая крайне интересная сторона нашего времени: с одной стороны, полная уверенность в отношении парадигмы прошлого,с другой стороны — предельная неуверенность, полная чернота в будущем: чернота, которая не позволяет выделить в ней что-нибудь определенное. Когда кончаются эпохи, завершаются парадигмы, люди с радостью говорят: «Отречемся от старого мира», «мы наш, мы новый мир построим», «разрушим царство религии и построим царство разума» или «сбросим идолов в Дон и будем молиться настоящему Богу». Всегда, если одно уничтожают, одну эпоху закрывают, строятчто-то новое, открывают новые страницы, и в пафосе уничтожить прошлое всегда светится набросок программы будущего.

Наша эпоха не такова:мы, видимо, даже ее не разрушили, мы просто констатируем — больной мертв.Не «скорее мертв, чем жив», а просто мертв.Но мы не можем определить — что же теперь делать? Не мы убили этого больного. Ницше мог еще сказать в раннем эссе «Одержимый», что «Бог умер, мы убили его, вы и я».Мы даже этого не можем сказать. Мы не разрушали его, он сам исчез, растворился, рассосался. И мы не можем предложить альтернативную программу или просто обрадоваться происшедшему. Мы лишь констатируем факт и не знаем, куда идти, потому что впереди «rien ne luit», «ничего не светит» (фр.). Вот такой, несколько необычный, фазовый переход мы и попытаемся разобрать.

«Мы»

Состояние философии после того как философия закончилась, положение человечества и его мышления после того как мысль потеряла всякое значение и надлежащее место в культуре, вопрос о бытии после того как бытие не просто «спряталось», но перестало быть темой ностальгического отсутствия и отчаянного вопрошания, составляло мотивы экзистенциализма — основного направления философии XX века. Мартин Хайдеггер утверждал: «Когда мы говорим: «смотрите, какой мрак», мы еще помним о солнце, нам есть еще с чем сравнивать. Но придут те, которым не с чем будет сравнивать». Это мы. Мы пришли и даже не понимаем, что мы в ночи и вовсе не знаем света. Мы говорим: «Ну, разве это ночь?» Мы не знаем ничего другого и говорим: «Это просто прогресс», «это мы такие», «это— развитие».

Осмысление состояния такого «мы» я и предлагаю назвать «постфилософией». Название не очень оригинальное, не очень блистательное. Но мы пытаемся описать и осмыслить некое явление или состояние, у которого пока нет названия, четкого определения, фиксированного места в традиционных классических системах, и мы, импровизируя, обозначим его как «постфилософия» или «интеллектуальное состояние постмодерна».

Парадигма: различия в оттенках черного